Станция

                                                                                         Пойдите же, потолкайтесь среди него,                                                                                                        не имеет ли умыслов злых; и когда                                                                                                              найдете, пресеките. 

                                                                                         (из устава полиции царя Соломона)

                                                                    1.  Автобус 

В углу глубокого дивана сидя спал очень большой человек; его плоть стекала по нему волнами, собиралась во вмятине сиденья, одежда едва ее удерживала. Поверх тела кисти рук располагались под случайными углами, и смотрела вверх маска погруженного в сон лица; курчавая русая борода, и, над обширной залысиной, такая же курчавая деликатная поросль, мягкая, как степной ковыль в безветрие. 

Диван был ветхий, время и употребление перекосили его, а вес спящего доводил этот перекос до опасного предела. Комната, где стоял диван, служила столовой и местом отдыха учреждения: инфомационные листки и объявления на стенах, кофейная машина, автомат с напитками в банках, едой в пестрых пакетах, столы и мусорные ящики, - все говорило об этом с официальной откровенностью. 

На двери белела бумага с черным печатным текстом: «Пожалуйста, не плевать», и с корявой подписью синей ручкой поперек чистого поля внизу: «Так тебя!». 

Дверь приоткрылась, в комнату до пояса всунулся пожилой человек в уличной куртке поверх мятой офисной одежды, обвел взглядом комнату, увидел спящего.  

- Дрю! – окликнул он, - Ты мне нужен, пойдем. 

Спящий открыл глаза, посмотрел, и снова закрыл. 

- Так тебя, - сказал он вполголоса без выражения. 

- Давай! - крикнул человек, - Найди мне Лепрехона, через час отправляетесь, я пока соберу остальных. – Ждать больше нечего! Иван третий день не выходит на связь. – Человек вышел; дверь закрылась со стуком. 

- Так тебя, - повторил Дрю, и начал выбираться из дивана: сначала потянулся вперед руками, несколько раз попробовал раскачаться и встать, в конце концов оставил это, и стал сползать на спину; сполз до половины, перекатился на живот, еще сполз, встал коленями на пол, поднял голову, уперся руками, и принялся выталкивать себя из дивана,  подниматься с колен на ноги.

                                                                               * 

На дворе занимался рассвет, низкие плотные облака ползли поперек неба, как будто нарисованные разведенной синькой, серо-фиолетовые, в точности такие, как на акварельных пейзажах. На востоке у земли облака наливались всеми цветами от темно-свекольного до металлического пурпурного и сверкающего бронзово-оранжевого. Ветер свежел. 

Дрю вперевалку пересек широкую площадку утрамбованного гравия. По краям ее в беспорядочном каре стояли машины - тракторы, краны, тягачи и прочее оборудование, как солдаты всех родов войск – все мыслимые комбинации кабин, колес, фургонов и платформ всех цветов. 

Стая ворон с криком поднялась из-за мусорного контейнера. 

- Так тебя, - сказал Дрю. 

Он добрался до большого кирпичного ангара за дальним краем площадки, толкнул железную дверь, которая с лязгом захлопнулась за ним, но этот лязг сразу потерялся в грохоте работающего двигателя и стуке инструментов. Вдоль стены сарая рычал и трясся старый  автобус, обвешанный кабелями и шлангами. Три человека возились вокруг него, один у капота, другой под днищем, третий сбоку, около стенда. 

Из-за автобуса вышел еще один человек, скорее недомерок, с большой, почти без растительности, головой на короткой шее, в грязной футболке на широких плечах, и в шортах, на тонких ножках, обутых в белые носки с каемкой, и желтые вельветовые тапочки. 

- Привет! – крикнул он, заулыбался вывернутыми мокрыми губами, засиял розовыми щечками и выпуклыми голубыми глазами с длинными белыми ресницами, - Смотри, двадцать пять лет, и еще ходит, и еще двадцать пять проходит, этим двигателям сносу нет, только инжектор поменяем, и пойдет, топливо теперь совсем не то, что тогда было. 

- Смотри, Лепрехон, - сказал Дрю. – Застрянем, конец нам. Новее у вас нету? 

- Новее, у них нет этих генераторов под днищем... Эй, что там, работает у тебя? Ты на холостом тестируй, а то это все нам на голову рухнет, от резонансов, ты понимаешь, что я говорю?... Так вот, этому генератору цены нет, он с любым двигателем работает, просто страшное дело. Он, я думаю, любого огневика распылил бы, если бы только знать, как к нему подступиться, ну, уж игреца-то точно! А застрянем, он может еще год работать, он прямо с Луны качает, от того же луча питается, мы с ним как в крепости, была бы еда, а еду нам скинут, но тебе об этом беспокоиться не надо, тебе надо беспокоиться, чтобы лишней еды не было... 

- Так тебя, - сказал Дрю. – Я без еды могу умереть. 

- Так ты еще не проверял! - засиял Лепрехон, - Вот как отъедем подальше, я двигатель выключу, и проверим. Да ты не бойся, это я шучу, - утешил он, - этот генератор топливо сам делает, если чего; что хочешь делает, по формуле, хоть резину, хоть спирт, ты понимаешь, что я говорю? У нас вся мастерская с собой, и Ларри тоже, он починить сам ничего не может, но он нам всегда объяснит как. – И он залился тонким рыдающим смехом, похожим на ржание осла. 

- Ладно, - сказал Дрю, - Пойдем, начальник ждет. 

- Пошли, - согласился Лепрехон, - С начальником нужно говорить, объяснять ему, как иначе он узнает, чего он от нас хочет? Правильно я говорю? 

- Ты, Лепрехон, умнее, чем надо для твоей собственной пользы, и выживания. 

- Я всегда правду говорю, - сказал Лепрехон с гордостью, - Я за нее готов пострадать! И страдал уже!        

                                                                                *           

Они вернулись в здание, из которого вышел Дрю, отыскали нужную дверь в темном коридоре, толкнули ее и вошли без стука. Начальник сидел за столом, в очках, читал какие-то бумаги. Дрю отошел в угол комнаты к другому столу, прислонился к нему задом, а боком оперся на стену. 

- Ты мне стол не сломай, - сказал начальник, не поднимая головы, - Я за ним ем, и карты на нем раскладываю. Что у тебя, Лепрехон? Когда будет готово? Ларри уже едет. 

- Tак что? - Лепрехон всплеснул руками, - Как только генератор оттестируем, инжектор поставим, так и все! Я еще вчера сказал, инжектор заказан, а никто не чешется, ночью привезли, где я тебе ночью людей возьму? Из кроватей, что ли, вытаскивать? И так уже вторые сутки здесь сидим. Один-то я ведь ничего не сделаю, ты понимаешь, что я говорю? 

- Ладно. Как генератор работает? Резонансы дает? Все, какие надо? 

- Так дает, что в телевизоре все красное делается, и койоты на болоте воют. 

- Не впустят вас с этим генератором. 

- Да? Как же это? – осклабился Лепрехон, сияя слюнявыми губами и розовыми щечками, - Как они нас не впустят? – он сделал драматическую паузу, подался вперед, не переставая сиять, и вдруг разразился своим высоким хриплым ослинным смехом, - Они стакана в руке удержать не могут, и еще не известно, рука ли это! 

- Ладно, - сказал начальник, выбрался из-за стола, отпер шкафчик на стене, достал что-то черное, тяжелое, в футляре с лямкой, - Вот вам еще, на всякий случай. 

- Ух, ты, - сказал Дрю, и оттолкнулся от стола, который громко треснул под ним. 

- Я же тебе сказал, сломаешь! – крикнул начальник в отчаянии, - Ну что ты за человек! 

- Так тебя, - сказал Дрю, - Это я понесу! 

- Не понесешь, а спрячешь, чтобы не видно было! И применять будешь как сказано, в случае крайней необходимости. 

- Ага, - сказал Дрю, - У нас уже три года как крайняя необходимость. Но уж я теперь применю сколько успею. Только доеду. 

- Вот и хорошо, - сказал Лепрехон, - Меньше будешь о еде думать. 

- Еда сама по себе, - сказал Дрю. 

Открылась дверь, на пороге встал высокий, сутулый человек; он молчал, смотрел перед собой отрешенно, как будто решал в голове задачу, и решал уже давно, не первый день. Длинные ноги в огромных грубых ботинках торчали из слишком коротких штанин черного комбинезона. Костистое лицо с тяжелой челюстью было неподвижно. Эта челюсть, похожая на нос его ботинка, морщины, брыли, короткие седые волосы, очень светлые голубые глаза с мешками под ними, и этот комбинезон – делали его похожим на военного в разгаре операции, генерала в полевой форме... 

- А, Ларри, - сказал Лепрехон приветливо, - мы как раз говорили, что может ты нам уже и не нужен, раз у нас теперь есть грамофон. 

Ларри покосился на черный предмет в руках у Дрю. 

- Грамофон хорошо, а голова лучше, - сказал он, - Здравствуй, Дрю, - лицо его неожиданно озарилось широкой улыбкой. – Мы поговорим об этом по дороге. Еще кто-нибудь едет? Я имею в виду, кроме тебя, еще кто-нибудь из нормальных людей? 

- Еще Генри едет, - сказал Дрю, - Первый раз у него будет. 

- Ага, - кивнул Ларри, - Он хороший мальчик.

                                                                                         * 

Автобус стоял около двери конторы; Лепрехон в кабине прогревал мотор и переговаривался с механиками через опущенное окно, высовывался наружу по пояс, нажимал на педали, двигал рычаги... 

Начальник давал наставления Дрю и Ларри, около его плеча держался молодой Генри, нервничал, переступал с ноги на ногу. Солнце пробивалось сквозь рассветные облака то тут, то там, резало глаза, снова пряталось. Свежий ветер пробирал сквозь одежду. 

- Все, пора, - сказал начальник, махнул механикам. – Поехали! Он положил руку на спину Генри, подтолкнул его к двери автобуса. - Давай... Все помнишь, что я тебе говорил? Ни о чем не беспокойся, смотри и слушай, делай только то, что скажут. Все будет в порядке. 

- Угу, - сказал Генри, полез в автобус последним. 

- Слушай дядю Дрю, вырастешь таким как он!...  - двери закрылись с шипением и лязгом, автобус медленно пополз вперед, потом на поворот к выезду со двора. - Последняя связь перед мостом, - прокричал Лепрехон, - Потом увидите нас уже в телескоп! 

Захохотал, захлебываясь. Окно кабины пошло вверх...                                       

                                                                      2.  Патруль 

Начальник вернулся в свою комнату, сел за стол. Он сидел и смотрел прямо перед собой, минуту, две, три... За дверью раздался шум, потом кто-то стал в нее толкаться и царапаться. Дверь распахнулась вовнутрь, через порог в комнату ввалилась большая черная собака. Очень большая, гладкошерстная черная собака. 

- А, Сабрина, - сказал начальник, и повернул голову, - Заходи, моя хорошая. Ну что, тихо там? 

Собака села около стола, повернула голову набок, посмотрела на него и зевнула во весь рот, показала белые зубы, розовый язык. 

- Сейчас. Сейчас пойдем, - Начальник выдвинул ящик стола, достал небольшой кинжал в ножнах, повертел в руках, отодвинул стул, поднялся. Собака тоже вскочила, засуетилась, стала соваться то справа, то слева, как будто боялась, чтобы он уйдет без нее. 

Начальник подошел к высокому платяному шкафу, открыл дверцу, оглянулся, отодвинул в сторону одежду, посторонился. 

- Давай, ты первая. – Собака примерилась, присела, и прыгнула в шкаф. 

Начальник еще раз оглянулся, сунул кинжал с ножнами в карман, шагнул за ней следом. Тихо стало с комнате, тихо и пусто, только торчит дверца открытого шкафа.

                                                                               * 

Дорога все дальше уходила от базы, петляла между холмов, поросших корявыми, почти без листьев, пыльными кустами. Впереди маячили какие-то постройки, плохо различимые на расстоянии: высокие круглые башни, и сплошные корпуса без окон. 

Чем дальше, тем становилось сумрачнее, облака исчезали, небо затягивалось плотной серой мглой. То тут, то там у дороги на ржавых рельсах стояли брошенные вагоны, машины с вывороченными дверцами, иногда пустая будка с выбитыми стеклами,  поваленный забор, задранный в небо шлагбаум. То редкая птица пролетит, то одинокий койот протрусит среди холмов, не поднимая головы; но и их становилось все меньше. Лепрехон крутил руль, следуя за поворотами дороги, указывал на предметы по сторонам, рассказывал истории, смеялся; ему отвечали реже и реже. 

Мгла становилась ощутимее, хотя и оставалась прозрачной, и как будто мерцала там, в вышине. И вдруг на небе опять проступили звезды. 

- На перемычку въезжаем, - объявил Лепрехон. 

- Ненавижу, - процедил Дрю. 

- Это ничего, - утешил Лепрехон, - Все боятся, потому что не по-человечески это. Вот душа и сопротивляется. Некоторые с ума сходят. 

- Тебе не грозит, - заметил Ларри. 

- Ты это каждый раз мне здесь говоришь, - упрекнул Лепрехон, - А у меня просто коэффициент устойчивости высокий, поэтому я и водителем у вас. Здесь что важно? Не отвлекаться. А то так заедешь, что потом никакая экспедиция не найдет. 

- Вот и не отвлекайся, - сказал Дрю, - Тем более, кроме нас, никакой другой экспедиции тут больше нет. Ты как? - спросил он у Генри. 

- Я? – встрепенулся Генри, и оторвал взгляд от окна. – Я ничего. Выпить чего-нибудь нет у нас? Горло пересыхает. 

- Вот это есть, - обрадовался Дрю, - Это ты правильно вспомнил. И выпить, и перекусить. Он полез под сиденье, достал одну пластиковую бутылку, другую, третью, пакет с какой-то едой, разорвал, достал горсть чего-то, сунул в рот, начал хрустеть. 

- Ненавижу я эту перемычку, - еще раз пробормотал он. 

Генри свинтил крышечку, приложился к бутылке, протянул другую Ларри. Тот только помотал головой. 

- Тут небо как будто шире и глубже становится, - тихо сказал Генри. 

- Это потому что земля тут больше не закругляется, - бодро отозвался Лепрехон, - Тут, вообще-то, и земли никакой нет. – И он залился своим рыдающим и лающим смехом. 

- А как же тогда мы едем-то? – Генри заглянул в окно, чтобы увидеть, что там под колесами. 

- А хрен его знает, как это устроено. Вон станция-то ихняя, сколько едем, а все не приближается, как будто или мы стоим, или она отъезжает. Но это только до моста. А там вдруг – раз, и вот она, чтоб ей пропасть. – И он плюнул в окно. 

- Геометрия, - сказал Ларри отрешенно, - Что хотят, то и делают с ней. Мы сейчас на самом деле четыре километра в секунду делаем. Хотя что значит - на самом деле? 

- А это значит, - отозвался Дрю, сделал еще хороший глоток из бутылки, утерся, и сунул ее в ящик под сиденье, - Что если бы ты у дороги сейчас стоял, не дай тебе бог, то автобус этот ты бы видел таким огромным светящимся шаром, вроде метеора, какие на небе бывают, только совсем близко. Голубое такое свечение, а то еще и языки пламени кругом... 

- Как же мы тогда станцию видим все на том же месте? 

- А как мы звезды видим всегда на том же месте? Они-то еще быстрее движутся. Ты не беспокойся, как привыкнешь, так уже больше об этом не думаешь...

                                                                               * 

- Посматривай, Лепрехон, - сказал Дрю, - Не увидишь ли где-нибудь игреца; тебе впереди виднее. Тогда останавливай, нам надо будет с ним поговорить... 

Генри подал голос: 

- Игрецы – это вы так называете привидения, да? 

- Привидения, – сказал Дрю, - Это как бы духи покойников, которые или умерли плохой смертью, или в чем-то были виноваты, и у них поэтому здесь остались незаконченные дела. Их, может быть, и нету на самом деле. А игрецы... Они, наверное, потому и пользуются этим видом, что у них с ними общее есть – прозрачность, и вообще... Маскируются они под привидения. 

Он привалился головой к окну и как будто дремал, говорил, не открывая глаз. 

- То есть никаких привидений никогда не было, а это их всегда и раньше игрецы изображали? Так получается? 

- Я не могу сказать, что привидений никогда не было, - ответил Дрю, - Это точно не известно. Но то, что игрецы их изображают – это установленный факт. 

- Но если игрецы – не привидения... То есть не настоящие духи людей, которые уже умерли... То кто они тогда? 

Ларри отозвался: 

- Игрецы – это высокоорганизованные вуалеобразные энергетические организмы. Трудно уловимые. 

- Красиво, - подал голос Дрю. – А главное, понятно. 

- А чего, - сказал Лепрехон, подскакивая на сиденьи, - Высокоорганизованные организмы. Вот я, например, все понял теперь. 

- Это случайно, это у тебя пройдет, не придавай значения, – отозвался Дрю из своего угла, и опять прикрыл глаза. 

Ларри дождался тишины, и продолжил: - Игрецы эти по эволюции своей выработали способность очень тонко оценивать шансы разных событий на основе такой информации, которая для нас может ничего не значить. У них внутри эта способность заложена. Они просто чуют это, и все. Как у собак, например, нюх лучше, чем у нас. Поэтому игрецов всегда стоит трясти. Везде, где только увидишь. Правда, увидеть их трудно. 

- А если уж где и увидишь их, - заметил Дрю, - То это здесь, на перемычке. 

- Почему? 

- А здесь всегда что-нибудь случается. 

- Особенно когда ты тут проезжаешь, - сказал Лепрехон и заржал. 

- За что же их игрецами зовут? 

- А они всегда готовы играть. Информация - их хлеб, они ее хватают отовсюду, и сохраняют, а потом используют в игре. 

- На что они играют? 

- А на энергию, больше им ни от чего пользы нет. 

- У них что, энергия эта вместо денег, что ли? 

- Ага, - кивнул Дрю, - Но это не обычная энергия, а какая-то особая форма, привязанная к информации. Они чувствуют, где должно что-то произойти, и сторожат там. Как-то так получается, что, если их ожидания сбываются, они что-то выигрывают. Как будто мир меняет состояние, и они забирают разницу себе. И они умеют ее хранить где-то. Мало про это известно, но считается, что если забрать у игреца эту энергию, то к тебе как бы само приходит знание о разных вещах – где что случиться, и когда. 

- Или где клад зарыт, - сказал Лепрехон. – И где потерянное найти. 

- А если не угадают? 

- Тогда они теряют. Но это очень редко бывает. И если игрец потеряет больше, чем у него есть, он просто развоплощается, исчезает. 

- Они и с людьми играют? 

- А то! – встрепенулся Дрю, - Это для них самое прекрасное занятие. Но я тебе этого не советую. 

- И что, кто-нибудь у них выигрывал? 

- Никогда. Никто и никогда. А вот проигрывали многие. 

- И что тогда? 

- Трудно сказать точно. Что-то с людьми делается. Одни просто глупеют, другие задумываться начинают, вбивают себе что-нибудь в голову, дурь какую-то затевают... 

- Некоторые считают, - сказал Ларри, - Что Сфинкс, который загадывал загадки – это было существо вроде игреца, но еще проще. Так что Эдип, может быть, и выиграл у игреца. Но плохо он кончил все равно... Потом разные предсказатели, ясновидящие – тоже не на пустом месте берутся...                                       

                                                                     3.  Иван 

Чем дальше коридор уходил, тем становилось темнее. Или не темнее, а сумрачнее; темнота не наступала, но мгла накапливалась и делалась плотнее. Сабрина держалась поближе к ноге. То есть, голова ее была где-то около локтя, но плечом она все время толкала его в ногу. Время от времени она ворчала, низким, тихим рыком. 

- Ничего, ничего, моя хорошая, - говорил он ей тогда, и похлопывал по шее, по голове, перебирал пальцами висящие уши, совсем холодные, - Мне здесь тоже не нравится. Ничего, уже скоро. 

Но он не мог знать, как скоро, потому что это она вела его, а не он ее. Он едва поспевал за ней, а она как будто торопилась добраться куда-то, чтобы быстрее покончить со всем этим. 

Земляные столбы, подпирающие своды, выходили на них из мглы, и уходили в нее за  спиной. Им не было конца, и весь этот путь через полутьму оставлял неприятное ощущение ничем не прикрытой, не защищенной спины, и вместе с тем – было здесь и странное чувство покоя, беспричинная уверенность, что все это не по-настоящему, и ничего тут случиться на самом деле не может. Он старался отогнать это чувство, и не переставал озираться по сторонам. Он знал, что здесь случалось раньше, и надеялся, что сегодня ничего похожего не будет, потому что никто не должен знать, что они здесь. Не должен. Кроме того, с кем они должны встретиться. Кроме Ивана. 

Параллельные коридоры смутно угадывались справа и слева; нигде не было стен, одни столбы, колонны – высокие здесь, в центральном проходе, более узкие и низкие в боковых... 

Пахло здесь не землей, в которой коридоры были, вроде бы, прорыты, а чем-то совсем другим, тревожным, почти домашним, - как будто очень легким запахом лежалого хлеба, но еще с какой-то острой примесью, которую никак не удавалось определить. Эта примесь, не то сладкая, не то терпкая, кисловатая, беспокоила чем-то знакомым, но неуловимым. 

Сабрина нервничала. Что она слышала своим собачьим нюхом? Его человеческое обоняние ничем не могло ему помочь с этим странным, волнующим запахом. Где же он слышал этот запах? Когда? Точно, что очень давно, может быть еще в детстве. 

Он снова погладил собаку по шее. Короткая шерсть чуть колола пальцы, когда приподнималась вслед за ними перпендикулярно шкуре, и снова укладывалась под рукой... 

- Где же он? – спросил он у собаки вполголоса. 

Опять низкое ворчание, и вот она вырвалась и побежала вперед, скрылась в темноте галерей, вернулась обратно, сразу повернула на задних ногах, опять рванулась вперед. 

Она звала его с собой. Нашла! Ну, слава богу. 

Иван стоял, прислонившись спиной к колонне, и даже не пошевелился, только поднял руку. Собака к нему не подошла, остановилась в двух шагах, потянула носом, села и отвернула голову. 

Каждый раз, когда они встречались, ему хотелось сказать ему что-то хорошее, утешить... Но что ты ему скажешь? Да и слушает ли он? Глаза открыты широко, но куда они смотрят, что видят? Бог знает... Кем надо быть, чтобы находиться там, где они сейчас находятся... Его самого провожала сюда собака... Это когда ее хозяин был неподалеку, и когда ему надо было кого-то послать вместо себя, потому что он сам был занят. А кто еще имел доступ в эти закоулки мира, в его подвалы? Говорили, что огневики с игрецами знают дорогу; говорили, что есть несколько мутантов среди людей, которые могут ее находить. Говорили, что у них были с огневиками какие-то отношения, еще раньше, до того, как Посланник появился здесь; а потом и столкновения... Что число мутантов уменьшилось... Что все они были в родстве... Если так, то понятно, почему Иван помогает; но сколько на самом деле правды за всеми этими разговорами?... Мало кто знает о его делах; он редко появляется здесь, проводит время где-то в пространстве, с биомехами, которые и сами-то загадка. Чем он занят, ради чего живет? Посмотришь на него, и промолчишь. А что ты ему скажешь? Вон, даже собака к нему не подходит... 

- Она будет здесь, - сказал Иван, вздохнул, поднял глаза, первый раз посмотрел в лицо, - Это было нелегко устроить. Она не хочет оставлять своих, она на самом деле мать им всем... Это совсем не те отношения, что здесь... Ваш план помог. Она одна на всю семью, но для семьи она на все готова. Для каждого. Вы знаете, сколько их там, в ее семье? 

- Понятия не имею. Миллион? Сто тысяч?... - Нет, конечно; это раньше было, да и то не столько... Сейчас сотни три, не больше... И она каждого знает, как себя. Вы ее видели когда-нибудь? 

- Нет. И не увижу, наверное. Я огневика не разу не видел. Я только планами занимаюсь. 

- Может быть, так и лучше. Знать противника по отчетам. Ненависть мешает... - глаза у него погасли, опустились, - Она будет здесь, как я сказал. Скоро. Биомех проведет ее через... Как они это называют... Подпространство, надпространство? Короткой дорогой. Он найдет себе орбиту, и будет пока на ней. Через несколько часов. Дальше ему нужно будет пройти мимо военных. 

- Они его не заметят, закроют глаза, - сказал начальник, - Биомеха, слава богу, не спутаешь с кораблем. Правительство не контролирует регистрацию входящих кораблей, только они. Они ждут его прибытия, их план к нему привязан. 

- Хорошо. Внешне он сейчас как раз будет выглядеть как обычный корабль. Никаких этих знаков отличий, маркировки, как они любят. Вряд ли господин Посланник будет отслеживать все посадки. Корабли приходят и уходят... Но так спокойнее. Дальше я беру ее с собой, и веду до самой Башни. Там нам больше не надо будет скрываться. Но там ей понадобится мотивация... Чтобы все вышло по вашему плану. 

- Если все пойдет как мы ждем, мотивация будет. Обычно поведение Посланника легко предсказать. Мы пробовали на нем разные сценарии, знаем его реакции. 

- Что ваши люди там делают сейчас? Я имею в виду, по вашему плану. 

- Ищут вас. Вы не вышли на связь с нами. Но Посланник не должен знать про вас. И он, конечно, будет заинтересован. После вашей тогдашней встречи у моста сложилась ситуация, в которой неизбежны нарушения протокола... Так что... 

- Посмотрим. Чем еще я могу помочь? 

- Деталями. Военным очень нужны детали. Как устроен кокон. Когда бывает рой, а когда нет, ждать ли его в этот раз... 

- Я сам хотел бы знать. Никто не видел настоящего роя... 

- Что такое этот настоящий рой? 

- Говорят, это соединение десяти и больше огневиков. Что-то вроде рекомбинации. Не совсем произвольное соединение. Считается, что для этого им надо иметь совпадения каких-то характеристик... Что-то вроде взаимной симпатии. Говорят, они различают друг друга по этим характеристикам – по особенностям устройства, по стилю. Рой собирается как будто по общности стиля... Это все очень туманно. Так или иначе, это бывает только там, где есть большой избыток энергии, в естественных условиях – взрывы сверхновых, столкновения звездных масс. Звезды – их колыбель, говорят они. Но толкутся они всегда около искусственных источников энергии. Потому что их можно регулировать. И взрывы сверхновых – это слишком даже для них. Термояд – в самый раз. Это их проклятие. Они теперь привязаны к органической жизни, к ее техническому прогрессу. Их мифология говорит, что это было подстроено нарочно, как расплата за какие-то очень старые конфликты, разногласия... С их старшими... Кто знает... 

Он помолчал, как будто опять задумался... Поднял голову. - Так или иначе, условия, в которых они когда-то родились, ушли. Звезды уже не те. Сейчас в естественных звездных условиях у них был бы большой процент потерь. Это как нырять в водопаде... Поэтому сейчас настоящий рой – большая редкость. 

- На Севен-Элевен был настоящий? 

- Севен-Элевен?... Вы говорите про ту систему?... Что это за странное имя? 

- Военные ее так называют; у каждой звездной системы - комбинация букв и цифр, а у этой среди цифр есть семьсот одиннадцать что-то... Здесь так называются места, где можно купить еду и разные мелочи. С семи утра до одиннадцати ночи. На самом деле они открыты круглосуточно... 

- Какая связь? 

- Никакой, просто они избегают драматических слов. Это техническое, штабное дело, они его разрабатывают, как всякое другое, и для них лучше название без эмоций; они вытесняют суть... Иначе у них руки будут дрожать. Слишком много зависит от успеха. 

- Да-да, - сказал Иван, - Я понимаю. Конечно. 

Хорошо, если понимаешь, подумал Начальник. 

- Значит, что? - переспросил он, - Здесь можно не ждать роя? 

- Нет; здесь роя не будет - очень немного энергии даже для него одного. Он скорее будет прятать свою находку от других, приуменьшать оценки... 

- Ну, пусть даже он один, без всякого роя... Вот он уже контролирует реакторы, те три, что он отобрал, и их перестроили по его указаниям. Мы считаем, что он хочет использовать их под кокон; пусть так. Если мы не сумеем остановить его, чего ждать дальше? Сколько времени до появления молодняка? Можно ли еще будет вмешаться, или шансов больше нет? 

- Что дальше? То есть, если ваш план не сработает, у матери пчелиного народа не будет мотивации для битвы, и вам нечем будет остановить Посланника? Тогда плохо; то есть мы все просто в его руках, как было бы и без всякого плана. Он сможет делать то, что собирался с самого начала. 

- Что имено? Какие тогда будут сценарии? 

- Ему нужна энергия для вывода молодняка. Он может забрать сразу все установки, а может приходить снова и снова, забирать часть для нового выводка, и снова уходить. Первый вариант проще, и меньше риска для него, но второй дает ему больше. Для нас он хуже первого, это медленное истощение... Там... На... На Севен-Элевен - был первый вариант; вообще они известны именно таким подходом. 

- Но сейчас он попросил только три реактора, а всего на Луне уже около двадцати, и строят новые... 

- Ничего не значит; он может быть, не уверен, что они будут работать. Когда у него получится с тремя, он может сразу забрать и все остальные, отбросить притворство... Он начинает с дипломатии, потому что так легче. В роли союзника он вначале имеет больше, его терпят ради его обещаний. Но это всегда кончается насилием. 

- То есть никаких ограничений у него нет? Мораль, нравственность там, традиции... 

- Нет. Он не считает, что другие виды имеют какую-то ценность. Особенно органические. У них претензии к органической жизни вообще. Они считают, что кто-то из их ”старших” подстроил физические условия во время рождения мира в пользу органики. Это их фольклор, вы, наверное, слышали... 

- Кое-что. Но это не помогает воевать... Можно ли разрушить кокон? 

- Когда он уже контролирует реактор – едва ли. Технически у вас уже нет доступа. Военные опции он отражает легко - просто разрушает управление и коммуникацию. Так что один выводок он успеет сделать. 

- Что значит – выводок? Сколько это особей? 

- Ох, это может быть все, что угодно - от одного до трех-четырех. Чем их меньше, тем короче время, когда они еще зависят от него. Значит, здесь, скорее всего – один, может быть, два... Молодняк начинается с куколки с атомной начинкой, эта энергия на второй-третий день идет на то, чтобы он расправился в полную электромагнитную структуру – нервная сеть, память, метаболизм. Они не размножаются простым делением, им надо каждый раз начинать с самого начала, строить всю структуру шаг за шагом, по плану. Как с генетикой. Только сложнее, потому что это многомерная структура. Мы не знаем, сколько. До полных одиннадцати, может быть. 

- То есть молодняк не будет готов функционировать сразу? 

- Нет, он обычно уводит их с собой в тихое место, и там учит. На это уходят месяцы; потом они могут вернуться вместе. 

- То есть, если мы не справимся с ним на месте, в Башне, нам его будет не удержать. А он перестанет притворяться, что это сотрудничество, и пойдет в открытую. Так? 

- Да. Поэтому самые большие надежды на ваших людей, которые там... 

- Ну, что же. Люди там как раз такие, как надо. 

- Я пойду, - сказал Иван, - Теперь уже недолго. 

- До свидания, - сказал начальник, - Спасибо. 

Иван не ответил. Собака заворчала. Иван как будто начал поворачиваться внутри себя, не двигаясь с места, стал уходить в колонну. Сабрина вскочила на ноги, рявкнула в темноту. Никого... 

- Ладно, - сказал начальник, 

- Пойдем, моя хорошая. 

Он повернулся и пошел обратно в темноту между колонн. Собака потрусила за ним. Еще минута, и оба скрылись в бесконечных прогонах коридоров.                                            

                                                                      4.  Игрец 

- Эй, Дрю, - позвал Лепрехон. Дрю встряхнулся,  подался вперед на своем месте, начал вглядываться через переднее стекло автобуса. Ларри тоже зашевелился. 

- Да, - сказал Дрю, - Похоже. Надо посмотреть. Останови-ка вон там, Лепрехон. 

- Где? 

- Вон у той будки останови, недоезжая. Хорошо? Ларри, ты начинай там, я сейчас вылезу. 

- Ой, прямо поджидает, сердешный... – проворковал Лепрехон, и тормоза заскрипели и завизжали. - Спросите его, какая погода завтра будет, а то что-то плечо у меня ломит. 

- Спросим, - заверил Ларри, и полез к выходу. 

Дрю, пыхтя, выбирался следом, тянул за собой за лямку черный футляр ”граммофона”. 

- Видишь, - повернулся Лепрехон к Генри, – Как будто огонек там в окне? Игрец это. А раз он тут, то уж что-то здесь будет. 

- Что? 

- Почем мне знать. Он, болезный, может и сам не знает, но что-то ему подсказывает. Живут они этим, так и не ошибаются. Те, что ошибались, уже не живут, – он заржал, – Ты пока не ходи, пусть они сами. Дрю тут на перемычке три года в патруле провел, можешь ты в это поверить? Ел и спал за рулем. Вон до чего дошел. От нервов это все. 

- А Ларри? 

- Ларри из университета сбежал, - сказал Лепрехон одобрительно. 

- Глупостями они там занимаются. Потянуло его на живое дело. 

Он заржал со всхлипами и в конце концов закашлялся до слез.

                                                                               * 

Старый сарай стоял одиноко недалеко от въезда на мост. Дверь была распахнута и едва держалась на одной нижней петле. Окна не было вообще, одна дыра в стене; рама лежала на земле снаружи. Вся конструкция сарая уже начала общее винтовое движение, которое превратит ее в развалины через год или раньше, в зависимости от упорства сезонных ветров. 

Ларри подошел к дверному проему, занял позицию. 

Дрю на ходу открывал футляр граммофона, вертел ручки, сопел. 

Слабое свечение внутри сарая стало немного ярче, одновременно раздались тихие звуки, как будто кто-то вздыхал, или стонал вполголоса. Потом голос прошелестел, как осенний ветер в листве: 

- Хотите ли испытать судьбу, добрые господа? 

- Наша судьба нам известна, - сказал Ларри твердо. 

- Ищете ли совета в сомнениях? – снова прошелестел голос. 

- Рассказывай, рассказывай, - сказал Дрю, продолжая возиться с прибором, - сейчас только мощность подстрою, и все сомнения рассеются... По всей вселенной... 

- Справа внизу, - подсказал Ларри. 

- Спасибо, - сказал Дрю, - Ага, вот оно пошло. Как на пик выйдет, смотри, не задеть бы мне тебя, оно всегда слишком сильно дает... 

- Это потому, что ты всегда ставишь мощность в два раза больше, чем надо. В прошлый раз помнишь, что было? 

- Лучше перестараться, чем недобить, - мрачно отозвался Дрю. 

- Добрые господа не захотят нарушить законы, – произнес голос из сарая. 

- А у меня уже пять записей за грубые нарушения, - поделился Дрю, - После трех у нас отстраняют без права занятия должностей, но народу-то нет, так они эти записи где-то теряют. Да и кто узнает? 

- Господин Великий Посланник видит все. 

- Ну, видит, - согласился Дрю, - А нужен ему такой болотный придурок, как ты? Короче, поехали! 

- Хотите узнать важные новости, добрые господа? Я бы уступил немного... 

- Не хотим. – сказал Ларри, - Нам надо прибор испытать, а ты тут кстати в сарае в этом. Давай, Дрю! 

- Имею сведения о человеке, Иваном именуется он! – прошелестел голос. 

Как будто театральная пауза повисла посреди сцены, и медленно оседала, как нечаянно поднятая пыль. Ларри посмотрел на Дрю. 

- Ну-ка, выйди сюда, - скомандовал Дрю. 

Мерцание медленно приблизилось к дверному проему изнутри, потом вдоль стены сарая скользнул силуэт, похожий на пятно света от слабого фонаря, только странного бледно-синеватого оттенка. Человеческая фигура угадывалась в нем, и иногда проступало на ней лицо пожилого человека, длинные седые пряди, черный камзол. Опять раздались звуки, похожие на вздох. 

- Ты у меня на крючке, - сказал Дрю, 

- Ты знаешь, что мне надо только кнопку нажать. 

- Я знаю. Конечно, добрые господа, я знаю... 

- Что ты нам хочешь сказать про Ивана? 

- Как мне знать, что я буду свободен? 

- Останешься жив - узнаешь. 

- Иван был здесь, и три дня прошло с того времени... 

- Что он тут делал? 

- Имел он встречу с человеком... 

- Врешь, не было тут человека. 

- Был ли то человек или нет, имел он облик человека. 

- Ну и что? Нам-то что с этого? 

- Добрые господа хотят ввести нас в заблуждение, - прошептал игрец ласково, - Не стоит трудиться... Никто не знает об этой встрече. Это важно, в этом нет для меня сомнения. Я видел их, как вижу вас... Они были здесь, внутри, стояли около окна... 

- Ты говори, говори... Продолжай... 

- И были сказаны слова. Человек, именуемый Иваном, сказал... – звук голоса изменился, изменилась интонация, как будто включили запись, - «... Вот здесь, от моста не далеко, и наблюдение сюда не достает...». На это другой человек произнес такие слова... 

- Не тяни. Какие слова? 

- Повторю я их, добрые господа, в обмен на гарантии свободы. Господин Великий Посланник установил правила и законы, чтобы защитить нас... 

- Хрен тебе, а не Посланник, - сказал Дрю, и нажал кнопку. Мерцающая фигура начала наливаться светом, и преображаться. Она выросла, задрожала, какие-то конечности выставились из нее, шелест перешел в рев, визг, раздирающий уши. Одновременно на силуэте обозначились линии, извивы, которые как будто сматывались с него, как нитки с клубка, и с ними пропадал свет, мерцание, звук. Секунда, и от него ничего не осталось. 

- Ух, - сказал Дрю, - Люблю я нарушать законы. Если бы не это, ушел бы давно с этой работы. 

- А говорят, насилие не решает проблем, - заметил Ларри. 

- Кто говорит? Их проблем, может, и не решает, а мои решает прекрасно. Если бы он это все рассказал господину Великому Посланнику... 

- Не знаю, может быть, Посланник и понял бы что-нибудь, я так ничего не понял. Кроме того, что Иван во что-то замешан. 

- Ну, это не новость, - отозвался Дрю. – А вот кто с ним был? Мы-то знаем, что никаких людей тут быть не может. Разве что Иван его с собой привел... Но тогда... Эх, надо было его спросить, вместе они пришли, или здесь встретились, и кто ждал, а кто пришел. Но если он и это знал, тогда просто счастье, что я его распылил! Если бы он решил отсюда убраться, а не ждать нас... Азарт его погубил, или любопытство. 

Дрю стал закрывать футляр граммофона, расправлять лямку, устраивать ее на плече... Ларри стоял, смотрел перед собой. 

- Такое счастье само не случается, - сказал Ларри. – Он тут расчитывал на нас хорошо поживиться. Поэтому и рисковал. А погубил его ты, а вовсе не азарт. 

- Что ты хочешь сказать? – Дрю перестал возиться с лямкой, - Думаешь, он нас тут ждал, потому что знал, что мы едем? Думаешь, Иван для его ушей специально говорил, чтобы он остался нас караулить? Чтобы мы узнали, что он здесь был, и не один? 

- Очень на это похоже, - сказал Ларри. – Для его ушей, и для наших... Но мы все равно не узнаем, кто с ним был, и зачем. Потому что это-то уже не для нас было... Пошли, надо поторопиться. 

Дрю повернулся и потопал по дороге, Ларри за ним, поднимая пыль своими ботинками. 

Они забрались обратно в автобус. Ларри, проходя, похлопал Лепрехона по плечу: 

- Друг твой, покойник, просил передать тебе, что погода завтра улучшится. 

- Воздух точно чище будет, - сказал Дрю. – Поехали. 

                                                                5.  Инспекция 

Передняя машина въехала во двор лихо, развернулась на площадке перед конторой, встала. Джип военного образца, открытый, с какими-то особенными трубчатыми дугами вместо крыши; он бы годился для африканских сафари или для Австралии, если бы не все эти антенны и неизвестные приспособления позади за сиденьями. Уж не пусковые ли установки? 

Вторая машина, громоздкая помесь фургона с бронетранспортером, с радарной антеной на крыше – въехала медленно, переваливаясь со стороны на сторону, встала в проезде сразу за воротами. 

Из джипа выбрался офицер в полевой форме; появились трое солдат с сержантом. Сержант начал командовать; солдаты заняли позиции вокруг двора и у фургона. Начальник Станции вышел, остановился у дверей; офицер подошел, поздоровался, достал планшет с бумагами. 

- Инспекция, как договаривались; распишитесь здесь... Мы с вами посмотрим периметр, оборудование, основное, вспомогательное, документацию, как обычно... Телеметристы пока проверят посторонние влияния, канал с Луной, электронное глушение... Погода хорошая... Не больше часа займет. 

- Хорошо, - сказал начальник, - Пойдемте в мой офис, покажу документы. Кофе хотите? 

- Может быть, потом. Спасибо. А где ваша команда? 

- Вчера вечером уехали. В патруль... Они сейчас должны быть уже около башни. Что-то странное с Иваном; потеряли связь. Ну, с ним всегда что-нибудь странное. Найдут. Я тут пока один, если не считать охраны, и еще дежурный техник по оборудованию. 

- Тем лучше, никому не помешаем. 

Начальник открыл шкаф, разложил на столе фолдеры с документацией. Офицер рассеянно приоткрыл один, другой. 

- Здесь все выглядит, как в прошлый раз. 

- С тех пор ничего не менялось, - сказал начальник. 

Офицер выглянул в окно; антенна на фургоне медленно вращалась. Солдаты стояли на своих местах. Офицер пощелкал пальцами, сделал жест, как будто подносит к уху телефон. Начальник достал из ящика стола два переговорных устройства, включил; одно положил перед собой, другое взял в руку, посмотрел на офицера. Офицер кивнул. 

- Раз, два, - сказал начальник; из устройства на столе раздался треск, который сразу сошел на нет и затих. Наступила тишина. Офицер достал из кармана небольшую коробочку, нажал кнопку, загорелась лампочка; он положил коробочку обратно в карман. 

- Ну, вот, - сказал он, - Теперь мы можем пойти по периметру. Говорилка сама будет рассказывать все, что надо, не слишком чисто, будут помехи, особенно с изображением, но это нормально: мы ведь еще параллельно проверяем глушение, а разговоры у нас такие, которые никому не интересны, но для любопытных, если им надо – все будет слышно. Как будто на самом деле. 

- Любопытные сейчас должны быть заняты другим, - сказал Начальник, - Пойдемте. 

Они вышли на улицу; сержант дожидался там. Офицер показал ему большой палец, сержант кивнул, постучал пальцем по щеке около уха, и полез в фургон. Офицер прижал палец к своему уху, послушал, сказал что-то короткое, военное, посмотрел на Начальника, показал кивком головы направление. 

Они пошли вокруг здания конторы в сторону забора; полоса густой травы и кустов отделяла его от асфальтированной дорожки. Они двинулись по дорожке вдоль забора. Никто не стриг здесь газонов, высокие метелки цветов качались от теплого ветерка, плчелы, не то мухи жужжали над ними… 

- Страшно, - сказал офицер, не поворачивая головы, - Перед большой операцией всегда страшно, перед этой – особенно. Никто еще такого не делал. Когда уже получилось, пусть со сбоями, с ошибками, с потерями, - можно ругать себя за них, но ты уже знаешь, что видел ситуацию правильно. Если нет, и все летит из-за чего-то неожиданного... Тогда как будто все было зря... 

- На Севен-Элевен это делали, - сказал Начальник, - И у них получилось... А там хуже было. Гораздо хуже. 

- Не наша раса, - сказал офицер, - И мы так и не знаем точно, как и что они делали. Что было решающим... 

- Хорошо уже то, что мы вообще знаем про них. А то бы совсем не были готовы... Или вы думаете, может быть, наш господин Посланник не такой, как те, что устроили погром на Севен-Элевен? Что он на самом деле хочет нам помочь с энергетикой? За небольшую долю продукта? 

- У нас были с этим трудности. Он ведь не воевал с нами. Мы решились считать его  противником в последней стадии подготовки к атаке. Пусть даже он почему-то и не станет воевать. Иначе риск слишком велик. Мы можем победить его только опережающим ударом. Не после того, как он начнет сам, - только до. Всеми доступными средствами. Поэтому мы и послали Ивана за помощью к тем, кто уже это делал, верно? 

- То есть вы не остановитесь, даже если он не будет сопротивляться, или начнет умолять пощадить его... 

- Нет, нет, - сказал офицер, - Иван как разведчик уже показывал себя. Если он сказал так, значит, так оно и есть. Если бы не он и его люди, мы бы не получили данные о той войне от био-меха. Наверное, вообще не узнали бы про Севен-Элевен... Другое дело, что разговаривать с ним не просто. В генштабе тогда никто не захотел его слушать. И они так и не увидели этих материалов. Слава богу, что хотя бы мы их не пропустили. Все-таки разведка – чуть более гибкая организация... Нет, нет, мы не сомневаемся в материалах. И в своих решениях тоже. Просто не хотим споткнуться на какой-нибудь глупости. Поэтому давайте еще раз пройдем по ключевым местам. В последний раз. Не помешает. Вы ведь виделись недавно? 

- Вчера. Он говорит – что бы наш Посланник ни делал, это неизбежно кончится насилием. Как только он увидит, что установки работают, как ему нужно, он не станет делиться, использует все, что сможет, для себя. 

- Мы тоже в этом уверены. Материалы био-меха оставляют мало сомнений. Мы не задумываемся, когда уничтожаем вредителей у себя в саду. Они к нам относятся примерно так же. У био-меха есть комментарии на эту тему. Странные комментарии... Он как будто оправдывает их. Или хочет быть объективным. Не знаю. Не все думают, что разумную расу можно просто стереть, если тебе понадобились ее ресурсы. Посланник наш думает, что это в порядке вещей. 

- Он не считает нас разумной расой. Он часто об этом говорит. Это они - чистый разум, а мы... Суета и заблуждения, больше ничего. Технология – неуклюжие поделки из косной материи... Устаешь от этого. 

Они медленно шли вдоль забора, останавливались около оборудования, шли дальше. 

- Ладно, - сказал офицер, - Если выкрутимся, подумаем об этом еще раз на досуге. Сейчас мы не уверены насчет кокона; это наша самая большая проблема. Он выбрал три установки из комплекса в Море Дождей, и уже два месяца они там перестраивают интерфейс по его указаниям. На Севен-Элевен ничего подобного не было, они сразу захватили все установки. Почему такая разница? 

- Иван говорит, что он строит кокон только для себя. Здесь не так много энергии, недостаточно для хорошего роя. 

- Почему тогда три установки? Зачем ему три, если кокон только в одной? Он-то говорит, что будет тестировать термоядерную реакцию, и хочет видеть варианты. Но на самом деле ему нужна всего одна установка. Он не может матрицироваться в трех сразу... Нас это нервирует. 

- Кто его знает, - Начальник пожал плечами, - Может быть, это просто для надежности. Мы с этой энергетикой только начинаем, он знакомился с нашей историей, знает, что у нас по-всякому бывало. 

- У нас тоже многие так считают, но... Неужели у них нет другого способа размножения? Это же просто паразитирование на чужой технологии. Причем на технологии низкого качества. Это как если бы мы наши собственные био-контейнеры, последнее слово нашей технологии, заказывали, не знаю, аборигенам Аляски... Дай им бог здоровья, но они обычно этим не занимаются... А если бы не было органической жизни? Как бы они тогда плодились? 

- Что делать... Они великая раса, но у их величия есть какая-то темная изнанка. Наш все время повторяет, что они родились вместе со звездами... Иван говорит, звезды уже не те, что были вначале. Никто не знает наверняка. Пока что мы видим, что они зависят от рукотворных реакторов, которых очень мало. Но им много и не надо. Сопоставьте прирост их популяции с продолжительностью их жизни... И, по-моему, стратегия паразитизма не включает гибель того, на ком паразитируешь. А они это делают. То есть, следующий раз их сейчас не волнует. К тому времени еще где-нибудь цивилизация заведется, игрецы разнюхают, позовут... 

- Он говорит, они вообще бессмертные, - сказал офицер, и плюнул в заросли крапивы. Начальник оглянулся по сторонам, понизил голос. 

- Были бессмертные, - сказал он, - Пока не появилась органика. Теперь иначе. Они на Севен-Элевен получили хорошо, и уже знают, что и с ними все бывает. Мы уточнили. Последние данные показывают, что там их сократили почти наполовину... 

Офицер остановился и тихо присвистнул. 

- Пять из десяти? Ничего себе. Это хорошие новости. 

- Из двенадцати. И необратимо. После этого остальные ушли. 

- Да, - сказал офицер, - Они пересмотрели свои шансы... Поэтому он здесь так осторожно и начал, и не пошел дальше, пока не был уверен, что правительство ему не помешает. Поэтому все эти его обещания. Поэтому и три установки... Может быть, он один из тех, кто ушел оттуда, не успел сделать, что хотел. Тогда поведение правительства должно было ему напомнить знакомые образцы... Ну, хорошо, вот он захватил эти три установки. Сколько у нас после этого времени? По данным био-мехов выходит, что после захвата реактора все идет быстро. Кроме самой первой фазы, когда он перестраивает систему управления установки, чтобы превратить ее в кокон. Это два-три дня. Когда кокон готов, он начинает заворачивать энергию внутрь. С этого времени все уже необратимо. Но это в условиях Севен-Элевен. Там реакторам два столетия. Было. А наши реакторы, наверное, гораздо проще тех, мы же только начинаем. 

- Значит, наши сроки не будут короче. Севен-Элевен погиб из-за слишком продвинутой технологии при слишком терпимой идеологии. Там, очевидно, уже был интерфейс, который можно было использовать, и тот, кто пришел первым, просто сразу начал захватывать установки, и вызвал других. Здесь он хочет все для себя одного. И чтобы тихо... 

- Хорошо, - сказал офицер, - Это наш шанс. И он не знает, что мы знаем. Если только там нет для нас сюрприза. И у нас есть еще последняя возможность – отключение реактора и всей установки до того, как он начал вмешиваться в программы. Когда ему сделают интерфейс, он сможет работать с программами, но механика ему никогда не будет доступна. Если щелкнуть выключателем, отключить рубильник – он не сможет включить его обратно. Поэтому мы настояли на том, чтобы каждую установку можно было отключать вручную. Простым разрывом цепи. Конечно, прямо так это не делается, там еще параллельные, запасные, экстренные. Но все-таки можно. Как последняя мера... 

Они дошли до угла, повернули вдоль забора дальше; офицер поглядывал на секции, иногда останавливался, показывал на что-нибудь рукой; начальник тоже смотрел, кивал... 

- Дальше у нас проблема, - сказал офицер, - Если даже мы не дадим ему размножаться... э-э, тиражироваться - как нейтрализовать его ответ? Наши военные средства мало на него действуют. Он может разнести нас со всем нашим боевым потенциаом. Вся армия стоит на электронике, без нее работает только стрелковое оружие и простая артиллерия. Но без коммуникации то и другое не эффективно, а коммуникацию он может разрушить легко. Как физический противник он в выгодном положении – его не видно, если он сам не захочет, и он может влиять на личный состав, на живую силу. 

- Не смотрите на него, как на гуманоида. Если мы уже не дали ему строить кокон, ему нечего здесь делать. Станет он тратить время на войну с вами? Он не имеет чувств, как мы, хотя и манипулирует нашими. Он не знает досады, не желает мести... 

- К сожалению, - сказал офицер, - Тогда на него как-то можно бы было повлиять. Но дело тут не только в чувствах. Тот, кто сумеет от него избавиться, может передать информацию другим. Мы сейчас строим свои планы на том, что мы знаем про Севен-Элевен. Они не смогли помешать тем рассказать нам, после того, как их выгнали... Но им не нужно, чтобы органическая жизнь училась методам борьбы. Вы говорите, статистика и так не в их пользу... 

- Да, - сказал Начальник, - Если бы мы не знали про апокалипсис на Севен-Элевен... Он бы нас взял теплыми. Мы его и так встретили со всей душой... Он расчитывал на то, что мы изолированы, что у нас нет контактов с другими мирами, культурами, системами. 

- Нам повезло с Иваном... 

- Не только с Иваном, - сказал Начальник, - Лояльность биомехов... Остатки лояльности... Нужно менять отношение к ним, пока не поздно; это критический ресурс... 

- Кто знал? Мы будем умнее. Если выживем... - офицер вздохнул, сделал паузу, - Поймите нас. Мы – военная организция; мы думаем прежде всего о противнике, о планах и вариантах кампании... Штабные дела. Но у нас есть группа, которая занимается будущим. Не потому, что мы так хотим его улучшить. Это не наше дело. Просто нам надо быть готовыми. Как только пройдет шок, на нас навалится правительство. И пресса. Если мы увидим, что все обошлось, то как только мы вернем энергетические установки на Луне на обычный уровень, когда жизнь опять станет нормальной... Если станет... Нам придется давать объяснения. И правительству, и людям. Придется изолировать несколько человек... Пост-кризисная группа выстраивает легенду. Нам нужно, чтобы нас поняли, иначе все начнется сначала. Только доверия будет еще меньше. Большую часть фактов придется закрыть, чтобы это не выглядело, как переворот... Посмотрим. Может пойти по-всякому. Но я знаю, что они учитывают биомехов, и у них есть план изменения законодательства и статуса. Если бы только это... 

- Хорошо, - сказал Начальник, - Давайте пока с военными делами. Значит, что касается нейтрализации главного противника... Тут нам придется положиться на реальную силу... 

- Мать пчелиного народа. 

- Да. Если она согласилась прибыть сюда, значит у нее есть для этого причины. По-моему, она готова воевать. Встреча с господимон Посланником Миров лицом к лицу напомнит ей о многом. Посмотрим... Они двинулись дальше вдоль забора. 

- Тут от нас ничего не зависит, - сказал офицер, - Но с этим ничего не сделаешь. Если в Башне не получится, он может в конце концов взяться за нас как следует... Тогда будем воевать, как сумеем. У нас есть кое-что из оружия. Может быть, на самом деле, электро-магнитная накачка окажется эффективной... Во время магнитных бурь он убирается отсюда за орбиту Юпитера... Может быть, ему надоест, и он оставит нас в покое. 

Он замолчал, посмотртел на Начальника, покачал головой. 

- Мы зависим от помощи чужой расы. Мать пчелиного народа!... Можем ли мы ей чем-нибудь помочь? И как мы узнаем? Я не представляю, как организовать связь во время... боевых действий. Что вы думаете? 

Начальник не ответил, помолчал. 

- Будьте готовы. Я тоже не знаю, что получится со связью. Все эти пространственные искажения, которые Посланник так любит... Если мои люди сумеют связаться со мной, я дам вам знать. Следите за сигналом. Когда получите его, отключайте установки. Она должна быть здесь завтра. Нет сигнала к концу завтрашнего дня – отключайте без сигнала, и начинайте. 

- Отключать все равно придется, - сказал офицер, - Даже если все будет хорошо. По крайней мере, эти три установки. Никто не знает, что на самом деле может получиться из этих его спецификаций. Если не получится с отключением, мы будем их бомбить.

                                                                     6.  Насыпь 

С тяжким дребезгом въехал автобус на мост, задирая нос на подъеме, а когда его передний край опять опустился на уровень горизонта, стало видно, что башни и здания на другой стороне, наконец, определились со своим местом в ландшафте. Это место было не так далеко от моста; дорога к нему лежала как на ладони, тянулась по узкому промежутку между насыпью  и каким-то водоемом - не то прудом, не то каналом. Странная это была насыпь. За ее гребнем нигде не было видно ничего, только воздух над ним как бы сгущался и мерцал еще сильнее. 

- Что-то никак не светает, - сказал Генри, и поежился, - Даже кажется, как будто наоборот, все время темнее становится. 

- Так тут теперь и будет, - сказал Дрю не оборачиваясь, - Ни дня тут нет, ни ночи, и когда ходишь, лучше не делать кругов, и всегда видеть то место, откуда вышел, или шнур привязывать. А еще лучше вообще только ездить по дороге, а по территории не ходить совсем. И главное – на насыпь не забираться. 

- А что там такое? – спросил Генри. – То есть, я бы и так не полез, мурашки у меня от нее. 

- А мы с тобой сходим, - пообещал Дрю, - Посмотрим. Чтобы тебе уже точно никогда не захотелось. 

- Ты жилет надень, лучше прямо сейчас, - сказал Ларри, - И носи застегнутым. Это твоя единственная надежда, если что. На вот. Люди терялись здесь, бродили неделями, это было. Вначале. Но теперь у нас все налажено как надо. 

Генри начал торопливо засовывать руки в прорези жилета, обшитого крест-накрест серебряными отражательными полосами, с какими-то устройствами на месте нагрудных карманов, фонарями, антеннами, и поясом с целой гирляндой подвесок. 

- Это твой передатчик, здесь всегда должен зеленый гореть, так, хорошо, это батареи, это система слежения, она передает, что все хорошо, пока у тебя пульс бьется... 

- А как перестанет, они будут знать, откуда тело забрать – подал голос Лепрехон. 

- Неправильно, - сказал Ларри, - До того вот эта камера им покажет, что делается. И мы здесь тоже можем это видеть... 

Над автобусом все выше вырастала громада здания, вернее, длинного бастиона без окон, с боковой башней, увенчанной мачтами и антеннами. Ряд фонарей на бастионе бросал мертвенно-лиловый свет на площадь перед башней, но сама она от этого выглядела еще темнее, со своими нелепыми разной высоты зубцами наверху. 

- Всегда забываю спросить, - сказал Дрю, - Это он что, цементную фабрику занял, или что это за хрен тут было? 

- Это силосная башня тут была, - сказал Лепрехон, - Они ее для него немного расширили внизу, добавили там и сям. А силос оставили. Он ему не мешает.

                                                                               * 

- Вот здесь, - сказал Дрю, - Дорога ближе всего подходит к насыпи. Меньше идти. 

Автобус покатил медленнее, еще медленнее, и остановился. 

- Пойдем, Генри, - сказал Дрю. – Не бойся, все будет хорошо. Я туда один ходил. 

- Дядя Дрю плохому не научит, - прокаркал Лепрехон, и заржал. 

Они выбрались из автобуса, и стали подниматься на насыпь. Дрю это давалось нелегко; он пыхтел, опирался руками о колени, но оставался впереди. Генри держался на один шаг за ним, он и так ни за что не пошел бы вперед. 

У него было от насыпи непонятное впечатление: небо над ней выглядело чуть-чуть не так, как бы ему следовало, но никак было не понять, что не так. Небо и небо, черное, в звездах; но оно было как будто глубже, чем должно быть. Как это может быть, если оно и так бездонное... 

И вдруг он понял, что они уже перевалили через верх насыпи, а небо все еще впереди, в темноте, как будто земли по ту сторону нет совсем, как будто это острый край мира загибается под ноги, и они идут уже по этому краю, и вдруг там в пространстве из-под ног стала подниматься, - только руку протянуть, - планета, огромная, серо-желтая, в кратерах, и какой-то налет, и вспышки. 

Генри оглянулся, чтобы посмотреть на склон, по которому они шли, и с ужасом увидел, что склона не было –  и сзади уже было то же небо под ногами, как будто он стоял на веревке над бездной, но и веревки не было видно в темноте. От неожиданности он потерял равновесие и закричал – он был уверен, что случилось что-то страшное, и они уже летят в эту бездну. 

- Тихо, - сказал Дрю рядом с ним, - Я тебя держу. 

Да, и эта рука – единственное, что его держит; он никак не мог поверить, что сам еще стоит на твердом, не мог вернуть чувство равновесия. 

- Здесь нельзя упасть. – он уже мог хотя бы слушать, паника чуть отступила, они все еще не падали; на чем же они стоят, и как бы поскорее отсюда... 

- Сейчас пойдем назад, на склон. Если тебя сюда еще занесет – будешь знать, что это все один обман, иллюзия. Планета эта здесь, чтобы ты забыл про дорогу, засмотрелся и забыл, откуда пришел, потерял направление. Смотри и запоминай – отсюда только обратно идти, спиной к ней, вперед некуда, упаси тебя бог вперед, потеряешься. Смотри, шаг, и еще - видишь, как планета уходит под горизонт, и вот он склон появляется, и вон там наш автобус. Идем... 

Генри цеплялся за Дрю и не верил, что они ушли от безумной бездны, от висящей там чужой планеты... 

- Если рвать потянет, это нормально, - сказал Дрю, - Лучше здесь, чем потом в автобусе. Запоминай, что они с нами делают, чтобы потом у тебя от почтения не сделался приступ вежливости, как у этих, в комиссиях контактных. Их бы сюда, чтобы они почувствовали, что ты почувствовал. И не бойся их больше никогда, Посланников этих. Не стоят они того. 

- Пройдет это у тебя, - добавил он, - У всех проходит, скоро оправишься. Шок это у тебя. Еще сниться будет потом. Смотри лучше сюда, это тебе тоже надо увидеть. 

Он показывал куда-то рукой, и Генри, снова видя дорогу, свой автобус, и Ларри, стоящего в дверях, понял, что приходит в себя, и даже сможет сосредоточиться, смотреть и слушать. Что он хочет показать? 

По склону как будто двигались какие-то тени, хотя того, что отбрасывало тени, не было нигде, как и источника света. Тени напоминали больших, неуклюжих многоногих животных, вроде больших амеб, они и вели себя как тени, плоские фигуры, скользящие по поверхности склона, не трогая растительности, следуя всем выпуклостям и впадинам... По земле как по экрану. 

- Пошли, пошли, - сказал Дрю; Ларри стоял в дверях автобуса, махал им рукой. - Лучше мы на них из автобуса посмотрим. Это охрана у них заволновалась, что мы близко к границе подошли. Они выглядят как тени, потому что они не здесь, они выход на ту сторону прикрывают, и сами на той стороне находятся. Сюда они по-настоящему попасть не могут, но встречаться с ними не нужно. Или там наступать на них. Лучше с ними не играть. Они и с той стороны до нас добираются. Эти звери совсем простые, они знают только одно – жрать. Уж не знаю, откуда они их пригнали, что они такие голодные. Это у него, у Посланника, называется – рециклирование. Они нас считают низкой формой жизни, потому что в нас вещества много... 

Он похлопал себя по висящему животу. - Мы для них что-то вроде химического компьютера, поэтому с нами церемониться не надо, скормили амебам, рециклировали, и все, большое дело... 

Они поднялись в автобус. 

- Сами-то они из чистой энергии, поэтому лучше нас. Но это мы еще посмотрим. На хрен мне их энергия, если я стакана в руке удержать не могу? Правильно, Лепрехон? Давай, тебе выпить надо, вон он, стакан твой, ждет тебя. Мне тоже не помешает.

                                                            7.  Дама в белом 

Тьма все сильнее накрывала окрестности. Откуда-то наползал туман, огибал огни, разбросанные тут и там, повисал над ними одеялом, тащился боком, уползал, и новые клубы приходили из-за башни, окутывали фонари висячими балахонами: колыхание подолов, колокольная форма, тишина. 

Но вот одна из этих форм начала удлинняться, туман уплотнился вокруг нее, и ясно стало, что это и не туман вовсе, а настоящая дама в белом; она плыла в ночном воздухе, приближалась, удалялась... 

Лепрехон опустил окно, высунулся наружу. 

- Здрасьте вам, бонжур мадам! Как поживаете? Какие новости? Дама перестала колыхаться, верхняя часть ее как будто пришла в движение навстречу автобусу; балахон вытянулся следом, не поспевая за ней из-за своей невесомости. На лице дамы проступили глаза, сгустились локоны, детали одежды и рукоять серебряного кинжала, торчащая из груди. Глаза налились угольной чернотой, рот раскрылся, и из него вырвался вой... 

- Притормози, Лепрехон, - сказал Ларри, - Поговорим. 

- Лучше побыстрее, - сказал Дрю, - Слишком близко тут. Он перебрался на ту сторону автобуса, где плавала дама, сдвинул створку в верхней половине окна. Ларри подошел, встал рядом. 

- Мы были сейчас у моста, - прокричал Ларри в открытое окно. 

Пронзенная дама завыла сильнее. 

- У нас там был у сарая разговор с джентльменом. Он нам сказал, что три дня назад  видел там людей. Поскольку людям не дано находиться в том месте, я и спрашиваю тебя: не хочешь ли ты найти ответ? Мы уступим тебе весь выигрыш, только скажи нам, что это значит… 

Дама зависла перед окном. Красные капли проступали из-под кинжала, и впитывались в ткань белой хламиды. Кровавое пятно разрасталось. 

- Что вы сделали с ним? – спросила дама загробным голосом. 

- Его больше нет, - сказал Ларри, - Все, что от него осталось, теперь твое. Если захочешь. 

- Добрые господа хотят быть щедрыми, - пронеслось за окном. – Не раскаяться бы им... 

- Нам оно ни к чему. А любопытство гложет. Так что? 

- Хорошо, - сказал дама, и придвинулась ближе. Глаза ее пылали сразу за окном автобуса, она колыхалась вверх и вниз, как воздушный шарик, привязаный к ветке в ветреный день... 

- Открой ей субстанцию, - сказал Ларри. Дрю повозился с граммофоном, подошел к окну, поднял прибор к открытой створке... Дама вытянула руку, еще и еще, дотронулась до черной поверхности, отпрянула. 

- Это мне, - прошелестела она, - А это лишнее... Ну, конечно... Она засмеялась тихим удовлетворенным смехом. 

- Что? – сказал Ларри. 

- Я могу обмануть вас, добрые господа... – дама бормотала себе под нос, как будто листала невидимую книгу, - Но тогда мой выигрыш окажется не таким большим... Пусть будет правда... Если только кто-то другой вас не обманывает. Но тут я ничего не могу поделать. 

- Так что? – крикнул Ларри. 

- Не сходится, не сходится, - шептала дама в белом, колыхалась за окном, - Ему могли показать то, что приготовили заранее. Он не мог знать. Но зачем, зачем?… Блеф… Он надеялся, что ему подскажут. И проиграл. Но информация была там… Это я записываю себе, добрые господа. Слушайте… 

Дама подняла руки. Рукава хламиды сползали с них; руки были синие, неживые, костлявые пальцы с бело-желтыми кривыми ногтями сжимались и разжимались. Она запустила одну руку себе в голову, в седые длинные космы. Острый локоть уперся в небо. 

- Опасайтесь дракона, добрые господа, - проговорила дама в клочья тумана над своей головой, - Дракон крадется за вашей спиной. Черны его мысли! Прощайте! Прощайте! 

Она поднялась еще выше над землей, и вдруг сорвалась ракетой ввысь; пробила туман и исчезла в вышине без звука, только щупальца потревоженного молочного облака протягивались вокруг, искали, ощупывали предметы...  

- Дракон, - сказал Ларри, - Почему дракон? 

- Так тебя, - сказал Дрю. 

Лепрехон чесал затылок, задрав колено на приборную доску. 

- Какой дракон? – спросил Генри, - Что это вы делали? 

- Второй игрец, - сказал Дрю, - Всегда будет там, где что-нибудь случилось с первым. Волны какие-то у них от этого. Мы его распылили нахрен. Конечно, они почувствовали. 

- Игрец, - сказал Генри. – Ничего себе. Первый был лучше. 

- От того, первого остались его запасы, то, что он за жизнь нажил. Энергия какая-то, или информация, что они там хранят. 

- Одно и то же, - сказал Ларри. 

- Запасы? – повторил Генри, - Много? 

- Кто его знает, - сказал Дрю, - Но посмотреть стоит. Надо только знать, где смотреть. Игрец свою память хранит где угодно. Для них весь мир – дом. 

- Вы ей подсказали, где? 

- Ну, да. Она туда и сиганула. А не дай мы ей это, она бы тут осталась, и пошла бы, конечно, Посланнику докладывать. Он-то с ними напрямую расплачивается. Похожи они. Он их, конечно, ни за что держит, он великий, они так себе мелочь, но природа-то одна. Это как мы - ну, не знаю - и воробьи какие-нибудь, или мыши. Он с ними не церемонится. Так что она решила лучше пока подальше побыть. И что я все: она, она. Это же вроде телевизора все, одна видимость. Все старцы, да дамы в белом. 

- А в общем, и ничего, - сказал Лепрехон, - Так привычнее. 

- Это тебе привычнее, - заметил Ларри, - А бывают еще и насекомые, и живность всякая... 

- Ладно, - сказал Дрю, - Они здесь людей дано видели, не успели перестроиться. Мне тоже так больше нравится. 

- Да я не против, - сказал Ларри. 

- А дракон-то при чем? – снова сказал Генри. 

- А вот тут не совсем понятно, - сказал Ларри. – В общем, если коротко сказать, можно на ее суждение положиться. 

- Если не обманывает, - сказал Лепрехон. 

- Игрец не должен обманывать, - сказал Дрю, - В этом весь и смысл. Он получает там что-то, если правильный ответ дает. Они всегда обманом пугают, но это только разговоры. Особенно здесь, когда он хороший куш сорвал. Нет, нет, тут все правильно должно быть. Только не получается. Дракон – это целая история... 

- Лучше нам здесь об этом не говорить, - сказал Ларри. 

- Да, - согласился Дрю, - Не то место. Господин Великий Посланник здесь уже все видит и слышит. 

Лепрехон плюнул из окна на дорогу и поднял стекло до упора. 

- Поехали, - сказал он, - Вон она Башня. Давно не видались. Теперь уже просто десять минут по простой дороге, без глупостей. До самых ворот. 

                                                                      8. У ворот. Ожидание 

Дорога шла вверх и вверх, огибала башню, поднималась на уровень ее нижних этажей. Яркие лиловые и желтые огни поворачивались боком, вместе со стеной, ее выступами и темными впадинами, и тут начался шум сверху, по крыше автобуса, капли на стекле. Пошел дождь, сильный, равномерный. Огни впереди расплылись; стена башни заблестела, как будто ее облили стеклянной глазурью. Светлые полосы пролегли на ней, заструились с высоты вслед за потоками воды; отражения фонарей сошлись в пятна, которые слепили глаза, и разноцветными ореолами выступили из темноты повороты карнизов, арки над окнами, блестящие детали крепления антенн и прожекторов. 

Лепрехон затормозил перед воротами. 

Автобус осел на передние колеса, выпрямился, и остановился. Двигатель заработал  монотоннее, фары погасли. Стало почти тихо. Вода журчала по боковым стеклам... 

- Теперь посидим, - сказал Дрю, - Они нас всегда здесь долго держат. 

- Это точно, – отозвался Лепрехон, - Сколько раз мы тут были? Три, четыре? 

- Пять раз уже, Лепрехон. Пять раз. И всегда мы тут ждали... 

- Он что, один здесь живет, Посланник этот? – спросил Генри. 

- Не совсем, - сказал Дрю. 

- Здесь его территория, - объяснил Ларри, - Никто не знает, кто тут с ним еще есть, кто приходит, кто уходит... Кто-то, конечно, есть. Он сам работать не может, кто-то должен ему помогать. Людей он не принимает. У него тут свои права; так договорились с самого начала. Там амебы, здесь тоже что-то будет. 

- Я помню, как он тут поселился, - сказал Лепрехон, - Тогда про его права ничего не говорили, только все время про то, как он нам сильно поможет. И о том, как он выбрал себе такое место далекое, чтобы не мешать, на глаза не лезть. От скромности как будто. 

- Да, - сказал Дрю, - Потом еще через год станцию построили, и мы сюда первый раз поехали. Много чудес было... 

- Было... – отозвался Лепрехон, - Автобус у нас попроще был... 

- При мне уже чудес не было, - сказал Ларри, - А что было тогда? 

- Заблудились мы, - сказал Дрю, - Нас господин Посланник выручал, а то мы заехали в какое-то место... Думаю, это он и устроил. С дорогой он все время мудрил... 

- Куда это вы заехали? – спросил Ларри. 

- Он там своих зверей держал, - Лепрехон снял шапку, почесал темя, - Которые теперь насыпь охраняют. Откармливал. 

- И лучше не спрашивайте, чем, - сказал Дрю, - С тех пор между нами кошка и пробежала... Теперь здесь даже кошек нету. 

- Когда это было? – спросил Генри, - Когда он тут... обосновался? 

- Мы на самом деле не знаем даже, он ли это был, который сейчас тут. Может быть,  и другой. Это было... Господи, четыре года, почти пять, да, Лепрехон? 

- Так получается... – он обернулся к Генри, - Ты уже не маленький был, должен помнить. 

- Я вообще не здесь был, - сказал Генри, - Не на Земле. И ничего не слышал про Посланника этого, пока не... вернулся. Я и родился не здесь... 

- Ух, ты, - сказал Лепрехон, - А где? 

- Мои родители... Они были в этом проекте... С инсектоидами... Вы знаете про это, наверное? 

- Что за инсектоиды? – спросил Лепрехон. 

- Это... Это пчелиный народ, - сказал Генри. Он как будто хотел добавить еще что-то, но промолчал. 

- Мы слышали кое-что, - сказал Ларри, - Но немного. Там что-то не очень хорошо получилось... 

- Да, - сказал Генри, - Не очень. Там война была. Я там и родился. Мои родители не вернулись... 

- А как же ты... 

- Я сам не очень хорошо помню. Мне рассказывали. Это иногда... Трудно бывает поверить... Я вернулся только три года назад. Жил с родственниками. Не знал, чем заняться. 

- Как же тебя на Станцию-то занесло? – спросил Лепрехон. 

- Начальник меня нашел... Он сказал, люди обычно не хотят здесь работать. Потому что им не нравится, что это связано... с отношениями между мирами. А я к этому привык. 

- Понятно, - сказал Ларри. 

- Но из-за того, что я был там, я плохо знаю, что было здесь... То есть, я читал, конечно. Но это совсем другое дело. Вы здесь все видели сами... А какой он, этот Посланник? 

Дрю задумался. 

- Как тебе сказать... Он форму меняет легко. Он сам тела не имеет, какое-то облако электромагнитное, вроде северного сияния. Да ты знаешь это... И что изобразить он может что угодно... А если ты спрашиваешь, как он ведет себя, то это легко ответить: как последнее дерьмо. 

- Правительство так не думает, - заметил Ларри. - Потому что он им наобещал всего, и им теперь главное – не обидеть его чем-нибудь. Но пока еще он ничего из обещанного не сделал, он только все готовится... 

- Как это все началось? – спросил Генри, - На самом деле, а не как в газетах написано? И зачем он вообще сюда пришел? 

Дрю почесал голову. 

- На самом деле?... Помнишь, Лепрехон, как он появился? Сначала игрецы отовсюду полезли. Во всех газетах было про привидения, с фотографиями, да? Вот счастье им было, некоторые даже интервью давали; предсказания разные... Они, оказывается, бог знает сколько времени тут сидели, на всякий случай, потому что знали, что когда до технологии дойдет, до нстоящей энергии, то это здесь будет. Не ошиблись. Когда первые реакторы запустили, так он и явился... Мы всегда пришельцев на кораблях ждали, да? Сколько этого кино было, как они лезут, а мы их ракетами. А этот без всякого корабля, сам по себе добрался. 

- И вообще никакой фантастики не было, - сказал Лепрехон, - Про ангелов мы всегда знали; он сказал, что он из этих ангелов и есть, и раньше они, конечно, заглядывали сюда, потому и знаем мы про них. Просто раньше о другом были разговоры. А теперь вот мы дошли до технологии, так он хочет об этом разговаривать... 

- Ага... Он сначала повидался с кем положено, а потом уже газеты все, что нужно, писали. Он им сказал, что с термоядом может помочь, потому что это, мол, их родная стихия. Что они нас завалят дешевой энергией. Все будут сыты, довольны, и заняты. И среда чистая останется. А чего им в правительстве еще надо? И стал он сразу «Господин Посланник». Потому что пока только он, но вообще их еще много где-то, и он как бы от них всех послан. 

- И в газетах сразу стало все про это, - подхватил Лепрехон, - Что, у нас, мол, давние с ними отношения, только раньше мы по невежеству это за религию принимали, а теперь – вот они, а вот мы, и надо уважать культуру друг друга... А он только разливался, что они нам все расскажут про нашу историю, потому что они тут бывали, когда еще на Земле только жизнь начиналась. Проповедники от радости с ума сходили, что они, выходит, те самые ангелы, про которых в книгах написано - и быки крылатые, и серафимы, и огненные колеса... И он все показывал – и колеса, и все... И по именам... Это я помню... 

- Да, - сказал Дрю, - Этого много было. Потом полезли изучатели эти, контактеры, политика разная... Потом ему здесь разрешили... и всю территорию вокруг отдали. А что он тут делал – никто не проверял, только мы. Когда тут станцию поставили - никому это не нравилось... Зачем проверки, когда у него свои частные дела... Он имеет право... Все боялись, что он рассердится, и уйдет... Как же... 

- Я здесь в патруле был с первого дня, - сказал Лепрехон гордо, - И Дрю тоже. И сколько эту станцию нам закрывали, и финансирование прекращали, и пикеты, и чего только не было, а она все стоит. И начальник все тот же. Тоже чудеса... 

- Точно, - усмехнулся Дрю, - Как эту станцию поставили, кто пробил, почему остается – загадка. Газеты не могут найти. Ее все закрывают за ненадобностью, и все не закроют. Бюджет все сокращают, а он все не меньше. Только работать здесь никто не хочет... 

- Так что, - сказал Генри, - Он обещал с термоядом помочь, да? И что-нибудь сделал уже? 

- Я не разбираюсь в этом, - сказал Дрю, - Я не знаю, сколько для этого лет надо. Но он, по-моему, все еще только готовится. 

- Он смотрел на установки, - сказал Ларри, - И сказал, что лучше их ставить на Луне. Их там и так ставили, но были и на земле тоже, в пустыне... Он сказал, нужно только лунный проект развивать. На это последние три года и ушли; строительства много. Потом эти приемные станции... Энергию с Луны забирать... Одна здесь совсем недалеко; и я слышал, он собирается еще какие-то последние улучшения на лунных станциях делать, а так уже почти все готово. 

- Так что, значит, это хорошо, что он здесь? 

- Может быть, хорошо, - сказал Ларри задумчиво, - А может быть, плохо. Мы не можем сказать, пока не знаем, чего он хочет. Для этого и Станция. 

- Чего же он хочет? 

- Это, я думаю, мы узнаем в последнюю очередь, - сказал Ларри. 

- И тогда уже будет поздно, - добавил Дрю, - Но вот смотри; когда он не для газеты говорит, от него только одно можно услышать: органическая жизнь - это грязная биомасса, не то что он сам, чистая энергия... Чего он может хотеть, если он это про нас думает? Думаешь, это на людей не действует? Когда им ангел напоминает, что они ничего не стоят... 

- А на меня не действует! - сказал Лепрехон, - Какой он там ангел? Если он может кем угодно прикинуться, почему я ему должен верить? С какой стати? Ему что-то от нас надо, вот он и приперся. Раз он об установках разговаривает, значит, они ему и нужны, что же еще?! 

- Vox populi, vox dei, - пробормотал Ларри. 

- Понятно, - сказал Дрю, - Только на хрена ему эти установки? Он сам энергию берет где угодно, бесплатно, как мы от Солнца... Я имею в виду, сначала деревья, а потом и все остальные, по очереди... 

- Ему не нужны, зато нам нужны. Если он их к рукам приберет, он будет с нами что хочешь делать. 

- Ну и что! Мы-то ему зачем? Какое ему вообще до нас дело? 

- Не знаю, - сказал Лепрехон, - Я еще не придумал. Но я придумаю. 

- А что он нам может сделать? – спросил Генри, - Он же бестелесный... 

- Э... – сказал Дрю, - Он нам много чего может. Во-первых, они на органы чувств могут действовать, прежде всего на зрение. Они светом управляют, как хотят. Что хочешь тебе покажут, и не усомнишься. Понимаешь, что из этого может выйти? Потом – электронику они могут портить, это уже совсем плохо, потому что военная техника вся на ней. Не только военная, конечно. Обычную они тоже могут из строя выводить. Но воевать с ними бессмысленно. Он показывал, как это бывает. Когда на него пытались нападать, были такие вначале... С оружием, и с техникой разной... А люди потом начинают правительство ругать – что вы, не можете проследить, чтобы тихо было... Идиотов прижать... А то из-за них потом нам достанется... И так и пошло – не трогайте их, и они нас не тронут. А может и правда, перепадет нам что-нибудь. Потому что, на самом деле, что им тут у нас делать? Покрутятся, покрутятся, и пойдут дальше по своим делам. 

- Так что, им ничего нельзя сделать? – спросил Генри. 

Лепрехон оглянулся по сторонам, и сказал пригушенным голосом: 

- Говорят, что есть план... 

- Какой план? 

- А такой, что, говорят, у нас магнитное поле очень для них неудобное. Когда магнитные бури начинаются, сезон такой, или северные сияния, они вообще уходят, потому что их оно может на части порвать... Так если вдоль поля выстроить генераторы, и враз запустить, то можно все их отродье вычистить за один раз. Просто вымести, как тараканов. 

- Так они же заметят... 

- Если тихо, то могут и не заметить. Если отвлекать их пока чем-нибудь... 

- Это все фольклор, - сказал Ларри, - Давно эти слухи ходят. 

Дрю повернулся на сиденьи. 

- А как твое настоящее имя, Генри? Я хочу сказать, что это за Генри такой, ты не обижайся, но таких имен людям не дают давно. 

- Я привык, - сказал Генри. 

- Значит, настоящее твое имя другое? 

- Это, может быть, замена, - сказал Ларри, - Потому что полное имя трудное, да? 

- Да, - сказал Генри, - Это потому, что я родился там, ну, я говорил, про проект... 

- А какое оно, - сказал Дрю, - Настоящее-то? 

Генри вздохнул, посмотрел вокруг себя, набрал воздуху и выпалил какую-то смесь шипения, щелчков и странных звуков. 

- Вот это настоящее, - сказал Генри, - Наверное, вам это не сказать. Поэтому... 

- На каком это языке? - сказал Дрю, - Откуда это у тебя? 

Генри собрался ответить, но тут раздался скрежет, визг железа, которое приржавело от долгой неподвижности. Ворота начали открываться.

                                                                9. Башня. Плен 

За воротами дорога вела вниз, прямо к площадке у подножия башни. Старые знаки у въезда грозили и предупреждали; здесь был и железнодорожный переезд - рельсы едва видны в зарослях по обе стороны - и крутой поворот со спуском, и лимит скорости, и требование соблюдать двухрядное движение. 

- Ну, вот это вряд ли, - сказал Лепрехон, и занял середину проезжей части, - Почему я люблю здесь ездить? Потому что здесь дорожной полиции не надо бояться. 

- Лучше бы тут полиция была, - проворчал Дрю, - Ее бояться приятно... 

Они въехали между двумя высокими откосами холмов, и башня совсем исчезла, закрытая склонами - и вдруг выросла перед ними, когда спуск распахнулся вперед, и площадка замкнулась позади. Дождь кончился, предметы снова стали отчетливыми. Вблизи башня выглядела угрожающе. Множество огней освещало ее нижние секции, и площадку, на которой она стояла... Не совсем стояла; стена ее не доходила до самого низа, обрывалась на немного выше человеческого роста, как будто срезаная. Что там под этим срезом, было не разглядеть, тень там густая, свет всех этих ламп и прожекторов как будто не может пробиться туда. Опять какие-то чудеса... 

- Не свалится она? – Генри заглянул в темноту через окно, потом поднял голову, измерил взглядом высоту башни, - Зачем они этот вырез сделали? Или это так и было? На чем она держится? Подставили бы что-нибудь, хоть бы какую-нибудь колонну. 

- Это не вырез, - сказал Дрю мрачно, - Это чтобы кто не надо не бродил тут, не лез в двери. Как с той насыпью. Вроде ловушки... 

Автобус остановился перед башней. Двери раскрылись. Лепрехон заглушил мотор, открыл дверь кабины, сполз с сидения на землю, цепляясь за рукоятки, начал разминать ноги. Дрю подтянулся на руках, поднялся с пыхтением, потащился к выходу между сиденьями, Генри за ним. Ларри уже стучал своими ботинками в сторону задней двери. 

Дрю осмотрелся, нашел на краю площадки кривую палку с засохшим на ней цементом, подошел к Генри. 

- Что мы делаем, когда видим что-то такое, и не понимаем, как это устроено? Трогаем рукой, суем ее туда, чтобы посмотреть, правда ли там пусто, да? Теперь смотри. 

Он сунул палку в проем под стеной. Ничего не произошло; воздух под стеной пропустил палку беспрепятственно, но почему-то оказался непрозрачным: конец палки, который в него погружался, исчезал из виду. Дрю достал палку обратно. Ничего не досталось. В руке у него осталась только та часть, которую еще было видно. Остальное исчезло. Дрю повернул палку так, чтобы Генри видел конец. Срез был идеально чистый, настолько ровный, что блестел. Генри сделал шаг назад. 

- Вот это было бы с рукой, - сказал Дрю с отвращением, швырнул остатки палки через двор. 

- Может быть, и нет, - подал голос сзади Ларри, - Он знает, что мы здесь. 

- Хочешь проверить? – спросил Дрю. 

- Не в этот раз... Лепрехон, посигналь, а то он так и будет нас не замечать, а мы будем думать, в какие еще ловушки тут можно попасть. 

- Так точно! – отозвался Лепрехон, поднялся на ступеньку, потянулся к шнуру пневматического гудка под потолком кабины. 

Густой низкий звук заполнил двор; где-то наверху задребезжало стекло в окне. Генри посмотрел наверх. 

- Смотрите! - сказал он, показал рукой. 

По черному небу над башней летела стая белых птиц. Крупных, с большим размахом крыльев. Они летели совершенно беззвучно, ровно, не меняя позиций в стае; все новые и новые группы появлялись из-за башни, пролетали, и исчезали в темноте. 

- Хорошая примета, - сказал Лепрехон. 

- Красиво, - сказал Генри. 

Несколько прожекторов повернулись и осветили автобус. Низ башни вдруг начал светлеть, и в несколько секунд материализовался. В нем обозначился большой прямоугольный проем, закрытый подъемной дверью. Над дверью горел красный огонь. 

- Вот так лучше, - пробормотал Ларри. 

Где-то загудел мотор, дверь дернулась, задребезжала, начала подниматься; свет над ней погас, потом загорелся зеленый. Лепрехон поднял крышку багажного отсека, вытащил на землю вещи. 

- Пошли, - сказал Дрю, поднял на плечо рюкзак, - Автобус тут не проедет. Хорошо бы недолго: здесь никогда не кормят, а сколько еды я могу на себе унести?...

                                                                          * 

Генри не решался сделать шаг в открытый проход, Ларри пришлось толкнуть его в середину группы, впереди себя, следом за Дрю. Проход был плохо освещен, напоминал подземную парковку: серые бетонные стены, кабели и трубы под потолком. Едва они прошли, створка двери стала со скрипом и лязгом опускаться. 

Лепрехон обернулся, посмотрел на дверь, и плюнул. 

- Знаете, на что это похоже? – сказал он, - Наверное, потому что четверо нас? Как будто идем на прием к волшебнику страны Оз... 

- Ну, ты, конечно, будешь Страшила Мудрый, - сказал Ларри, - Мозгов будешь просить, проси побольше. 

- А ты тогда – Железный Дровосек. Очень похож. Как я раньше не замечал? Надо было воронку тебе захватить, на голову бы надел... 

Лепрехон заржал по-ослинному. 

Дрю обернулся к Генри, проговорил сквозь одышку: 

- Ничего не бойся, здесь еще ни разу не было, чтобы кому-то вред причинили. Ему это не надо. Я тебя до сих пор пугал – это чтобы ты знал, что бывает с любопытными. Ты теперь будешь осторожно здесь ходить. Но если он сам тебя пугать вздумает – помни, что это все глупости. 

- Хорошо, - сказал Генри, - А как он сам-то обычно выглядит? 

- А это у него каждый раз по-разному. Он не любит человеком показываться, чаще зверем каким-нибудь, особенно помесями, грифоном, сфинксом, или сказочными существами. Он знает, что мы к ним с почтением относимся... 

- Кота в сапогах он тоже читал, - сказал Лепрехон, - Так что мышью точно не прикинется. Последний раз вообще каким-то крокодилом был. Одни зубы... 

- Да нет, Лепрехон, это он динозавра хотел показать, но у него с ногами что-то не получилось. Кто их видел? На картинке красиво получается, а ходить не ходит... 

- Зато хвост большой был, он все им дергал из стороны в сторону. Так всю аудиенцию лежа и простоял. Минуты три, наверное. Разговора у нас в тот раз как следует и не получилось. 

- А сколько раз вы его вообще видели? – спросил Генри. 

- Я вообще ни разу, – сказал Ларри. 

- А мы два раза всего, - Лепрехон обернулся, - Верно, Дрю? Сейчас третий будет. 

- Если будет, - сказал Дрю, - И потом, мы никогда не знаем, тот самый это, что в прошлый раз был, или это другой на его месте, а тот отбыл куда-нибудь. И кстати, он нас тоже не запоминает в лицо. Даже если уже видел раньше. 

- Почему? – удивился Генри. 

- Потому что для него внешний вид ничего не значит. Он сам его может менять, как хочет, поэтому он ни людей, ни предметы не определяет по внешности, как мы, когда по чертам лица людей помним и узнаем. Для нас это важно, а у него этого умения вообще нет, оно ему никогда не нужно было. 

- Как же он знает, с кем он? - Понятия не имею. Ларри, может ты знаешь? 

- Есть разные теории, - сказал Ларри, - Скорее всего, по индивидуальному строю мыслей. Это для него как отпечатки пальцев. Правда, они говорят, что наши мысли слишком простые и одинаковые, чтобы уловить в них индивидуальность. Не думаю, что они мысли читают. Может быть, электрическую активность нашу улавливают; она должна быть индивидуальной. Точно никто не знает, а им самим верить нельзя. 

- Я не замечал, - сказал Дрю, - Чтобы он различал нас как-то. Он с нами разговаривает, как будто мы приходим ему надоедать, а он очень занят. Да ты сам увидишь. Пришли уже. Только не забывай, что все одна видимость. Тут таких помещений сроду не бывало, какие он нам каждый раз показывает. 

Коридор заканчивался обычной двустворчатой металлической дверью с пружинящей полосой на каждой створке, которая открывает дверь наружу, если толкнуть изнутри. Над дверью горела зеленым надпись ”Выход”. 

- Это здесь еще со старых времен, когда тут гараж был, - заметил Лепрехон, - Теперь это прямо в его превосходительства аппартаменты. По-хорошему, надо было писать ”Вход”. 

- Ему это все равно, - сказал Дрю, и толкнул дверь, - Он сам через трубу ходит. 

За дверью было огромное, гулкое, плохо освещенное помещение. Трудно было определить, на какую высоту уходит потолок. Стены кое-как проступали во мраке; видно было, что они задрапированы; шаги тоже не отзывались эхом, как будто они шли по чему-то мягкому. 

Света в помещении постепенно становилось больше, обозначились стены, расчлененные, как в готическом соборе, нишами, ребрами вертикальных конструкций, свисающими с высоты огромными полотнищами у стен – не то занавеси, не то штандарты - они слегка колыхались в потоках воздуха, которые свободно гуляли в обширном помещении. Стало видно, что под ногами у них на самом деле ковер. Он ведет широкой дорогой к возвышению в дальнем конце зала, и там, на возвышении – что-то вроде трона, а на троне – фигура, размер которой трудно определить издалека, но фигура не человеческая: высокая и узкая верхняя часть, широкая и короткая нижняя. Чем ближе они подходили, тем светлее становилось в том конце зала; свет играл и искрился на предметах и на фигуре, как будто солнце выходило из-за дальней стены. 

- А Лепрехон-то прав был, - сказал Ларри, - Точно волшебник страны Оз. 

- Так он оттуда и взял это, - сказал Лепрехон, - Тот тоже любил почудить. Надо же, то крокодил, то дракон... Как услышал... 

Дракон это и был, без всякого сомнения. Чешуя у него переливалась и сверкала то красными искрами, то желтыми и зелеными; на переднем конце большой удлиненной головы шевелились длинные, как у сома, волнистые усы. Большие черные глаза смотрели из-под нависших бровей; белые зубы сверкали в пасти. Когтистые пятипалые лапы, чем-то похожие на птичьи, сжимали подлокотники трона, на котором он сидел. 

- Кто вы? – спросил дракон глубоким низким голосом, наклонился вперед, как будто рассматривал их по очереди. 

- Опять двадцать пять за рыбу деньги, - сказал Лепрехон, - Каждый раз с этого начинается. 

- По договору, - сказал дракон с упреком, - Все посетители должны иметь на себе идентифицирующий их электронный сигнал. 

- У нас на автобусе сигнал, - сказал Дрю, - Один на всех. 

- Это не так, - сказал дракон, - Вы передвигались без сигнала; охрана могла напасть на вас. Я остановил их... 

- Лепрехон, ты что, опять не включил сигнал? 

- Как это не включил, он у меня всегда включен! Я его вообще не выключаю. 

- Почему же господин Посланник говорит, не было сигнала? 

- Так он в прошлый раз сломался, когда мы здесь были, от тряски, видно, сломался, на обратном пути. Должны были починить. Может быть, не починили, или забыли, я не знаю. Но у меня включено было... 

- Это не наша проблема, - сказал Дрю, - Мы все по-правилам делали. Если он не работает, это начальнику надо говорить, не нам... 

- Никто не может находиться здесь без идентификации, - настаивал дракон, - Это противоречит договору. Возможно проникновение элементов, не уполномоченых находиться в нашем присутствии и вести переговоры... 

- Ну, так мы обратно поедем, - сказал Дрю, повернулся к дракону спиной и отправился по ковровой дорожке в сторону двери, - Пошли! В другой раз приедем, когда сигнал починят. Никто не пошел за ним. 

- Задержитесь, - сказал дракон, - Это не единственное нарушение. 

Дрю остановился, повернулся лицом к трону. 

- Не может быть! – сказал он. 

В пространстве перед троном стала разворачиваться, проявляться, повисла в воздухе объемная картина: мост, дорога, сарай, все серое, почти черно-белое рядом с блеском и цветом вокруг... Вот подъезжает автобус... Движение как будто ускоряется... Вот фигура пожилого джентльмена появляется из сарая... Вот взрыв, облако, клубы тумана... и опять ничего, только фигуры уже нет... 

- Что это мы здесь наблюдаем? – спросил дракон. 

- Это ты, жопоголовый, наблюдаешь развоплощение игреца, - сказал Дрю отчетливо. 

- Нанесение ущерба на территории, находящейся под моей защитой! – загремел дракон, привстал на троне, - Грубое нарушение договора... 

- Мост не на твоей территории. 

- На моей! 

- Не та сторона. 

- Все, что за шлагбаумом – это моя территория. Я требую объяснений. На каком основании был вами нанесен ущерб существу на моей территории? Почему вы вторглись в запретную зону за насыпью? Опять я был вынужден сдерживать охрану! Ваше поведение требует вмешательства Комиссии по соблюдению договора. Это нельзя терпеть. Я буду настаивать на закрытии вашей Станции. Вы уничтожили живое существо, которое находилось под моей защитой! 

- Это была самооборона. Он угрожал нам. Он навязывал нам информацию и требовал платы. Говорил, что действует от имени Посланника. По нашим оперативным правилам, мы могли применить к нему силу, вплоть до крайних мер. 

- О какой информации идет речь? 

- Я не уполномочен это обсуждать. Свяжись с начальником. 

- Да, я свяжусь с ним. А вашу группу я задержу. Вы будете содержаться в изолированных помещениях, пока не выяснятся детали этого инцидента. Я буду проводить полное расследование. 

- Проводи, - сказал Дрю, - Аж пока не укакаешься.

                                                                               * 

Камера не запиралась ни дверями, ни решетками. У нее не было даже стены, в которой бывают двери или решетки. Не было и задней стены. Но если выйти из камеры вперед, ты тут же оказывался входящим в нее же сзади. Дрю попробовал два раза, потом махнул рукой, пинками подвинул к боковой стене не то коврик, не то тонкий матрас – все, что было в пустой камере, опустился на него, прислонился к стене спиной. Хорошо хоть рюкзак с едой оставили... Он достал из него бутылку с водой, отвинтил крышечку, начал пить. В коридоре раздался скрежещущий звук, как будто там волочили железо по цементному полу. В камеру выставилась голова дракона, черные волнистые усы, черные глаза, сверкающая чешуя. 

Дрю покосился на него, отвернулся, продолжал отпивать воду небольшими глотками. 

- Я вижу, что ты лидер этой группы, - сказал дракон, - Поэтому я спрашиваю тебя. С какой целью вас послали? Почему вы уничтожили игреца у моста? Почему отдали его запасы второму игрецу? Что вы от них узнали? Говори правду, я все равно узнаю, когда ты захочешь меня обмануть. 

- Все знают, что обманывать тебя бесполезно. Ты ходячий детектор лжи. Поэтому никто бы нам не доверил ничего, что нужно от тебя скрыть. У нас две задачи – найти Ивана и провести инспекцию в башне. Посмотреть, не прячут ли его здесь. И вообще, мы давно здесь не были... 

- Иван? Это один из тех странных людей, которые видят больше измерений, чем вы все, и из-за этого не могут жить среди вас... Сколько он видит? Пять? Из тех одиннадцати, которые вижу я? Он поистинне слеп, хотя и не так, как вы все... Что он делал на моей территории? 

- Я не знаю, по какой территории он ходит в своих коридорах. Мы ее не видим, и не меряем, мы не знаем, чья она. Если ты знаешь, это ваши с ним дела. Я за Ивана не отвечаю. А он меня не спрашивает, что ему делать. Нам сказали, чтобы мы посмотрели, нет ли его здесь. Игрец сказал, что он был у моста. В том сарае, что там стоит. На нашей стороне, не на твоей. Он снова отпил глоток из бутылки. 

- Зачем? – спросил дракон. 

Дрю рассмеялся. 

- Зачем ты здесь сидишь? Ты нам рассказываешь? А Иван станет докладывать какому-то игрецу? 

- Я спросил, что о нем сказал игрец. 

- Игрец сказал, что он там встречался с кем-то. И требовал, чтобы мы его выслушали, и заплатили. Ты знаешь, что если бы мы выслушали, нам пришлось бы платить. С каких пор игрецы здесь за людьми гоняются, как цыгане? Кто их здесь этому учит? Любопытно знать... 

- Ты его уничтожил, чтобы не платить за информацию? 

- Зачем мне его догадки? Я ему сказал, чтобы он отстал. Ты знаешь, что бывает, когда игрец привяжется? К тебе с этим уже обращались. Ты один можешь их приструнить. Но тебе всегда некогда ими заниматься. Приходится брать дело в свои руки. Если хочешь жаловаться на нас Комиссии, тебе придется объяснять им, почему ты не управляешь своими игрецами. Они здесь уже четыреста лет, и никогда от них не было неприятностей. А сейчас – все больше и больше... 

- Хорошо, - сказал дракон, - Посиди, подумай еще. Я вернусь. То, что ты сказал, пока не имеет смысла. Подумай, кстати, что ты будешь делать, когда у тебя кончится вода. Я бы на твоем месте пил поменьше. Чтобы хватило на дольше. 

Скрип чешуи по бетону дальше вдоль коридора. Воображаемый скрип, напомнил себе Дрю, как и облик дракона...

                                                                               * 

- Я не собираюсь это терпеть! - надрывался Лепрехон, - Я вашей политикой не интересуюсь! Я простой водитель! У меня в контракте сказано – отрулил свои часы, и иди домой. Там не сказано, что я буду в кутузке сидеть, потому что я кого-то возил, а он кому-то не понравился. Я буду жаловаться в комиссию по правам человека. Если у тебя кто-нибудь пол подметает, ты его тоже в кутузке держишь? Хорошие порядки! У меня со здоровьем проблемы. Я не могу на холодном полу! Что это за камера такая? Двух стен вообще нет. Как тут не быть сквозняку! Даже телевизора не поставили. Для вас что, вообще ничего святого нет?!... 

Он перевел дыхание. 

- Может быть, у вас на вашей Альфе Центавра так и полагается. А у нас тут иначе. Ты обещал наши законы соблюдать. Мне нужен матрас, одеяло, и телевизор в камеру. Я голодовку объявляю! Все! С этой минуты. И мне нужен телефон. Я хочу позвонить в газету, пусть знают!...

                                                                               * 

- Ты боишься, мальчик... Это хорошо. Это правильно. Ты уже встречал таких, как я, правда?... Генри молчал, только отодвигался к стене, пока не уперся в нее спиной. Дракон просовывал голову дальше, дальше. Потом остановился, открыл пасть, и показал белые зубы, самые большие почти в ладонь длиной. 

- Когда я в этом виде, - прошептал дракон, - Я люблю играть с людьми. Но я бываю и в других видах. Подумай, не хочешь ли ты поговорить... Рассказать мне, где ты видел таких, как я... Что они делали, на что были похожи... Может быть, я отпущу тебя... Или, наоборот, отпущу всех других, и займусь только тобой... Зря ты пришел сюда. Это была твоя ошибка. Тебя использовали, из-за того, кто ты, и что ты видел, где был... Ты расскажешь мне все... Ты уже знаешь это... В следующий раз, когда я приду... В другом виде...

                                                            10.  Дракон 

Бот с военного корабля, который подбросил Ивана на орбиту, готовился стыковаться с био-мехом. Оба пилота были заняты; один вел переговоры о месте встречи, другой готовил оборудование, стучал клавишами на трех экранах сразу, но успевал разговаривать. 

- Надо же, настоящий био-мех! Никогда не верил, что они на самом деле есть...

Иван не отвечал, держался в стороне, если это вообще можно сделать о тесной кабине военного бота. 

На одном из экранов появилось внутреннее помещение био-меха. С краю было видно  приспособление для матери пчелиного народа; его трудно было назвать креслом, скорее что-то вроде установки для искуственного загара под стеклянным колпаком. 

- А это, значит, пчелиная мамаша там, - пилот всматривался в экран, - Большая, с меня будет, наверное, или больше... Ничего толком не видно. Конечно, нам ее на борт не взять, если ей такую махину нужно. А он-то как это делает, не понимаю. Не может же он для любых пассажиров все иметь... 

- Он перестраивает свою конструкцию, - отозвался Иван, - Под интерфейс с тем оборудованием, которое поставят у него. Активирует генетику. На это уходит несколько недель. Он начал делать это, когда она согласилась лететь сюда. 

- Чудеса, - сказал пилот, не отрываясь от работы, - Повезло им там на Севен-Элевен, что они недалеко поселились. Никого бы там не осталось, и никто бы не узнал. Видел я картинки этих аборигенов... Ну, классические элиенсы, как их всегда изображали – голова большая, глаза большие, ручки-ножки тоненькие... Какие из них вояки... 

- Готовность две минуты, - сказал первый пилот, - На прямой видимости сближаемся, начинай выпускать свои щупальцы. Иван по шлюзу перейдет, им придется открыться. 

Он повернулся к Ивану. 

- Атмосфера будет наша, ей почти годится, походит теперь с маской, ей адаптироваться надо, пора уже... Плотность в пределах, для ее полета параметры хорошие... Готов? Подтягивайся, я сверху захожу...

                                                                               * 

- Это было забавно, когда он прилетел, - сказала она, - Как будто целый улей приземлился, и разговаривает по-нашему... 

- Ты до этого не видела биомеха? – спросил Иван. Вышло не совсем то, что он спрашивал, но переводчик упрощал фразы. 

- Конечно, видела, но никогда настолько близко. И они всегда разные. А тут прямо у нас на лужайке; солнце светит, и он стоит, такой маленький... 

- Я думал, тебе понравится, если я буду похож на улей, - сказал биомех немного себе под нос, как будто он там был занят чем-то техническим, может, и правда, навигацию устраивал, или что они там делают, когда сами себя пилотируют... 

- Да мне понравилось, понравилось, - сказала она сквозь смех, - Только мы на этой луне привыкли из-за маленькой тяжести к таким огромным ульям. А ты был такой маленький, как будто не настоящий, - переводчик еще подумал, и нашел слово, - Игрушечный... 

Игрушек у пчелиного народа не было; с их циклом развития – ничего похожего на человеческое детство. А, может быть, наоборот – вся жизнь у них была одно детство... 

- После войны жизнь изменилась, - сказала она, - Мы уже начали забывать, как было до нее. Я помню, раньше у нас бывали затруднения со свободным местом... Соседи кругом. Теперь вся луна наша, сколько угодно места для плантаций. Просто море цветов. Соседи все разъехались. Все хорошо, кроме причины... 

Она замолчала. 

Она занимала одна почти весь отсек, полулежа на спине, мягкие части в скафандре, три пары черных блестящих конечностей свободны; устрашающие клешни, не то когти на передних, зубчатые гребни на задних; голова, сейчас свободная от шлема, поворачивается во все стороны, то к Ивану, то на голос биомеха, который раздается откуда угодно. Самое заметное на этой голове – глаза, но это не человеческие глаза, матовая фасетчатая поверхность, впечатление скорее механическое... 

- Раз уж мы заговорили об этом, - сказал Иван, - Что все-таки было главным в изгнании роя? И, кстати, как мне тебя называть? Мне не выговорить твое имя так, как ты его произносишь. С переводчиком я могу следить за разговором, но имя он не меняет. 

- Зови меня Черри, если хочешь, - сказала она, - Это для тех, кто говорит вместе с дыханием... Жители метрополии так говорили... Мне не выговорить его, но переводчик скажет правильно, он знает это имя. А про войну... Все хотят знать средство против этой чумы. Никто не хочет понимать, что это не было одно какое-то средство. Одни говорят – я пришла, и прогнала их; другие говорят – магнитная накачка на них действует... Война продолжалась несколько месяцев, это потом уже в истории осталась одна решающая операция. Это журналисты сделали; никакой решающей операции не было, просто центр вообще не воевал, метрополия сдалась вся сразу, у них не было концепции войны, они это забыли – у них вокруг были миры, они входили в содружество, и это все расширялось, все новые приходили и присоединялись, все что-то приносили, строили, торговали... Когда пришли огневики, они тоже как будто присоединились; у них занятие было – с энергией, они знали, как строить установки, взялись помогать, никто не обращал внимания, пока они не начали брать всю эту энергию под контроль, никто не знал, зачем... И потом, когда уже стало ясно, воевали только колонии, кто как мог... Уже когда метрополии пришел конец; чтобы хотя бы не пускать их в колонии. Кто не мог воевать, уехал; остались те, кто всерьез обосновался, кому некуда было уехать... Как мы... Мы здесь двести лет на этих лунах, нам некуда  возвращаться. И вот - метрополия стала черным пятном, мы не знали, что там. Хорошо, что между собой у нас коммуникация осталась... Колонии кое-как объединились, собрали штаб – разведка, оперативный центр... Когда мы разобрались... Мы их просто стали преследовать, чем могли. Если бы они забрали и наши энергетические станции, нам бы тоже пришел конец. Как метрополии. Мы потом уже увидели, что там стало. Они им ничего не оставили, все забрали себе. Там просто все умерли, потому что не осталось энергии, даже на обогрев, не говоря уже о еде, или транспорте. Туда пришли все огневики, все, кто хотел. Вывели, наверное, столько молодняка, сколько никогда не выводили. Мы уже отвыкли видеть такое. Целые планеты – тела, тела... Мы воевали, потому что у нас это не от культуры, это основное поведение, мы это не потеряли. Не могли потерять. И еще некоторые расы... Когда они увидели, что мы будем воевать до конца, не оставим их в покое, они ушли. Ушли бы и раньше, но им надо было поднять молодняк. Когда те были готовы двигаться, они ушли все. Так что, может быть, это не мы их победили, а они просто закончили свои дела. Им не нужен риск. Они и так потеряли половину тех, кто пришел вначале, а это очень много для них... 

- Но ведь кто-то остался из метрополии? – спросил Иван, - Кто-то был в колониях, на спутниках, в местах, где были свои энерго-установки? 

- Очень мало осталось, - сказал био-мех, - Несколько тысяч, наверное. Вначале думали – это какой-то природный катаклизм, все, кто мог, бросились туда, спасать... Нет, генофонд не погиб. Сейчас это уже понятно. Но культура... 

- Мы думаем, что наш... господин Посланник Миров, он себя называет... Что он может быть одним из тех, кто ушел оттуда, не успел там. Тогда он может много знать, в том числе и о том, чего ему бояться. 

- Мне трудно судить об этом, - сказал био-мех, - Я там был уже в конце, занимался составлением документов. Наши потом развезли их в другие системы. Черри знает больше... Она была в Сопротивлении с самого начала. 

Она рассмеялась, уже не весело. 

- Нам было не до идентификации, только бы убить побольше... Если это один из них, тем хуже для него... Да, мы узнали, что на них действует, чем их можно одолеть. Упорством. Если ты знаешь, что у тебя нет другого выхода - или ты, или они. Тогда можно с ними справиться. А как на них действуют наши приемы, наше оружие? Это не ясно до сих пор. 

- То есть, - сказал Иван, - Мы не знаем, что именно из оружия на них подействовало? Или не знаем, действует ли на них что-нибудь вообще? 

- Скорее второе, - сказала Черри, - Как тебе объяснить... Ты, например, знаешь, на чем держится жизнь игреца? Как он следит за информацией, и в момент усвоения превращает освободившийся порядок во что-то, что продлевает его существование? Это описано, но никто этого не понимает; это загадка жизни их расы. Я думаю, у огневика этот механизм тоже есть, только он тоньше, и еще глубже спрятан. И он уязвим. Иногда он вдруг рушится. Отчего?... Я даже не знаю, можем ли мы это узнать... 

- Мы думали, это проще, - вздохнул Иван, - Игреца нетрудно уничтожить. У нас есть для этого прибор. На огневика он не действует. Мы попробовали один раз. Он недостаточно сильный, или принцип недостаточно хорош. 

- У всякой жизни есть мистическая основа, - сказала Черри, - Она не выводится из физического устройства. Наша... э... религия говорит это. Эта мистическая основа – самое важное, что жизнь приносит в мир. Это не... религиозная пропаганда... проповедь... Не знаю, понятно ли он переводит... Мы чувствуем эту основу. Она неприкосновенна. Поэтому мы не нападаем первыми. Но вид, который допускает уничтожение других, сам ставит себя вне закона... Раз других можно, то и тебя тоже. Принцип неприкосновенности на мистику их жизни больше не распространяется. Это меняет наши возможности в войне... Понимаешь? Ты перестаешь относиться к ним, как к равным. Для них у тебя остается только одно – теперь берегитесь, конец вам! 

Иван молчал. 

Черри рассмеялась. 

- Да, это получилась запутанно, именно как это... как проповедь. Можно сказать проще. Кто поднял руку на мой народ, на мою семью, не будет жить, пока жива я. Кто думал так же, те и воевали. Это, кнечно, плохая мораль, вот у метрополии была хорошая, царство им небесное... 

- Это не запутано, - сказал Иван, - Просто неожиданно... Сейчас это редко кто говорит. Мы так и думаем, как ты сказала. Не все, конечно... 

- Это ничего, - сказала она, - Я имею дело с теми, кто думает так. Это гораздо легче. Не нужно спорить, разбираться... Она замолчала. 

- Мы много спорили, к сожалению, - согласился био-мех, - Получается, что экология огневиков несовместима с экологией органической жизни. У них нет морали, нет социальности, вообще никакой. Многие считали, что они не ответственны за то, как они себя ведут. Это все ужасно по нашим понятиям, но они об этом не догадываются. Это как природная катастрофа... Или как уничтожение вредителей в саду, тлей, жучков... Деревья сами это делают. 

- Метрополия так на это и смотрела, - сказал Черри, - Как будто со стороны. Даже когда их самих считали чем-то вроде тлей и жучков. Они были готовы погибнуть, если объективно так сложилось. Я не вижу тут ничего объективного. Они погибли не как вредители, а потому, что у них забрали установки, которые они же и сделали. Но их ничем нельзя было расшевелить... Когда у тебя вместо обычных семейных ценностей какие-то общие, социальные, культурные, так и получается. Ты уже не знаешь, кто ты и зачем ты. Ты начинаешь думать, что все правы, что бы они ни делали... Не сразу, но через два-три поколения начинаешь привыкать. А они так жили сотни лет. Мы ругали их, мы спорили... Но нет, им было легче погибнуть, чем воевать с другими, даже за свое выживание... 

Она помолчала. 

- Спорить с ними, слышать их ответы было так же тяжело, как видеть, что с ними делали огневики... Я, наверное, никогда не пойму... Особенно тех, кто отвечал за их народ. Я за весь свой народ отвечаю одна. Я не представляю себе, почему можно было вести себя так. Они отдали им свой народ... Не думаю, что он весь был к этому готов... Не знаю... 

- Весь проект био-мехов, - сказал Иван, - Затеялся у нас когда-то как раз из-за опасений, что наше правительство может повести себя так же. Признаки были уже тогда, потом стало только хуже. Я знал этих людей, почти всех. Им пришлось перебраться в другую систему; правительство начало их преследовать. Они вели себя как тайное общество, как религиозная секта... Иначе им было не продержаться... Теперь мы видим, насколько они были правы. Если нет конфликта внутри, он может придти снаружи. Кто-то должен помнить... 

- Это отдельная история, - сказал био-мех, - И мотивы у них были разные. Одни просто искали альтернативу механике для путешествий в пространстве, другие хотели сохранить свой генофонд, только третьи думали об эффективной защите своей системы. Но все равно - спасибо, что ты вспомнил... 

- Мы все время вспоминаем, - сказал Иван, - Если бы наша система не боролась с этим проектом, мы сейчас были бы совсем в другом положении... И био-мехи не стали бы изгнанниками... 

- Но тогда их не было бы у нас, - сказала Черри, - А если бы кто-то работал над таким же проектом в метрополии, могло бы не быть и нашествия... Они бы подготовили народ к этой опасности заранее... 

Она поменяла позу в своей капсуле, устроилась на другом боку. 

- И вот еще что. Экология сама по себе, тут что-то другое... Если бы они просто попросили, им дали бы достаточно установок для их выводка. Или построили бы еще. Они могли что-то предложить взамен. Так делали все. Они даже не пробовали делать так. Сначала какие-то невнятные переговоры; потом они сразу атаковали... Они определенно не думают, что органическая жизнь имеет хоть какую-то ценность... Это все бесполезные мысли... Давай лучше о другом. Мне сказали, что у вас есть кто-то из моей семьи. Это правда? 

- Да, правда. Ты увидишь сама. 

- Не знаю никого из своих, кто был бы среди вас. Из наших очень немногие живут не в своих ульях. Есть маленькие группы колонистов в других местах, но это все в нашей же системе, и мы с ними с контакте. Я их навещаю, пока они не вырастили своих матерей. Здесь, в вашей системе, у нас колонии никогда не было, слишком далеко. 

- Если бы была, господин Посланник Миров, наверное, не остановился бы здесь, - заметил Иван, - Если он уже побывал в вашей войне... 

Коммуникация ожила. 

- Вы вошли в зону системы слежения военно-воздушных сил, - сказал голос оператора, - Пожалуйста, представьтесь. 

Все замолчали. Биомех ответил, точно по инструкциям военных, которые привез ему Иван. 

- У вас есть пароль? – спросил оператор, - Назовите его, и подтвердите, что вы получили вместе с ним запасную частоту. Не называйте частоту, только сам пароль... 

Для станции слежения био-мех выглядел одним из регулярных грузовых рейсов. Оператор разговаривал вежливо, быстро, и с некоторым автоматизмом. Ему за смену приходилось проводить сотни таких разговоров. Внутри системы должна была быть приготовлена легенда – фиктивные даные о рейсе и указания для посадки. В коммуникацию вмешался еще один голос. Гражданский диспетчер. Он хотел знать, куда следует корабль, для кого предназначен груз. 

- Не беспокойтесь, - сказал военный оператор, - Это наш груз, мы его проведем куда надо, и посадим. 

- Мне нужно знать характер груза, - настаивал гражданский, - Я даю отчеты для статистики департаменту транспорта. 

- Хорошо, - сказал военный, - Груз стратегический... Сырье из источников за пределами системы... Номера по реестру департамента... Сформирован на периферийной станции, номер склада... Дальше за бортом не следите, мы его разгружаем в классифицированном месте... Борт, перейдите на вашу запасную частоту, прекратите связь на всех остальных частотах... 

- Мне ваши секреты не нужны, мне за них не платят, - буркнул гражданский диспетчер, и отключился. 

- Ну, вот, - сказала Черри, - Теперь самое неприятное – посадка, ангар, маску носить... 

- Там для тебя сделали специальный проход, - сказал Иван, - Должно быть удобно. А вот потом, до башни - уже моими путями. Я не знаю, как они для тебя будут выглядеть, это у каждой расы свое. Большинство этого не любит, но некоторым нравится, я слышал. Био-мех развернул крылья, забил ими, выходя на посадочный маневр, завис над бетоном военной базы, перед ангаром, в котором уже разъезжались двери в полумрак внутреннего помещения... Упал на напружиненные лапы, замер.

                                                                          * 

- М-м, не так уж плохо, - пробормотала она, - Как будто пролезаешь в улей, узкий леток, а там прохладно, темно, протиснешься и ползаешь, касания крыльев, помощники кругом... Совсем не плохо... Что это за запах? Как будто что-то знакомое... 

- Все говорят, что слышат какой-то запах; обычно он связан с детством... 

- Да, да, верно, - сказала она, - Когда нянечки начинают тебя учить... Ячейки свисают вертикально, все запечатаны, но ты знаешь, что в них... Воск чуть скользкий, очень надежный... Нет, мне здесь нравится... Это не выглядит как ячейки, но ощущение похожее... 

- Мне тоже нравится, - сказал Иван, - Здесь просторнее, чем в обычном мире. И интереснее. К сожалению, это субъективно. Очень редкая мутация. Генетическая причина не найдена. Может быть, это и не генное, не мутация... 

- Сколько вас таких, в вашей расе? 

- Единицы. Био-мех делает это физически. Мы – как-то иначе, я не знаю как... 

- Кстати... Он ведь вернулся на орбиту, верно? 

- Да. Здесь у нас нет коммуникации, но когда мы выйдем около башни, он сможет с нами говорить. Он будет наблюдать оттуда, у него хорошие средства. И никто не знает, что он здесь. 

- Хорошо, - сказала она, - Хорошо. Примерно так мы и действовали. Подойти ближе... 

                                                     11.  Беседы в плену 

Дракон расположился напротив входа в камеру; видно было только его голову, когти передних лап и часть плеча, на котором отблескивала в тусклом свете чешуя. 

Ларри поднял голову. Он, как и остальные, сидел спиной к стене; другой позиции нельзя было выбрать в помещении без мебели. 

- Что ты хочешь мне сказать? – спросил дракон, - О том, зачем вас послали сюда, чем вы занимались у моста... Говори. Я слушаю. 

Ларри помедлил, оглядел драконью голову, подтянул колени ближе к себе, и сказал: 

- Я лгу. 

- Когда? – переспросил дракон, - О каком случае ты говоришь? Мы уже разговаривали раньше, и ты солгал? Скажи точнее. 

- Нет, - сказал Ларри, - Я здесь не был раньше. Я говорю вообще. Это то, что я делаю всегда. 

- Ты не можешь это говорить, - сказал дракон, - Это невозможно. Твое утверждение противоречиво. Оно не может быть ни правдой, ни ложью. 

- Ну и что, - сказал Ларри, - Моя речь не обязана быть логическим высказыванием. Это язык. Я могу сказать, что угодно. 

- Такое высказывание бессодержательно, - возразил дракон, - Оно несостоятельно логически, а другой информации в нем нет. 

- Да нет же, - сказал Ларри, - Язык всегда что-то передает. 

- Что передает нелогичное высказывание? Я уже сказал, что в нем нет информации. 

- Конечно есть. Например, насмешка над логикой. И еще много другого... 

- Зачем? Зачем бороться с логикой, и еще таким способом? 

- Зачем? – переспросил Ларри, - Чтобы почувствовать возможности языка. Язык должен уметь сказать что угодно; то, чего еще не было, даже то, чего не может быть. Тогда он может выразить что угодно; и он способен развиваться вместе с ситуациями. Нам всегда приходилось адаптироваться к переменам, поэтому у нас такой язык. Ты ведь тоже им пользуешься. 

- Им очень неудобно пользоваться, - сказал дракон, - Его можно сделать гораздо меньше, проще и точнее. Ваш язык, как вы сами - слишком многословный. Вы всегда говорите больше, чем мне нужно узнать. 

- Нет, дело не в этом. Мы говорим столько, сколько считаем необходимым передать. Ты не слышишь в нашем языке ничего, кроме его логического содержания. И фактов. Все остальное для тебя закрыто. Ты слышишь слова, но не понимаешь, зачем их говорят. Ты упускаешь с ними целые слои информации. 

- Эта информация касается ваших местных особенностей, ваших социальных отношений; мне это не нужно, это все не относится к делу. И технологию, и отношения между нами можно организовать без этого, на простой системе правил и регуляций. Я с самого начала пытался установить протокол в отношениях со станцией. Но люди, которые оттуда приезжают, не способны его придерживаться. 

- Что делать, - сказал Ларри, - Тебе что-то нужно от нас, приходится иметь дело с разными людьми. 

- Мне ничего не нужно от Станции. Я имею дело с правительством. Я помогаю им, поэтому они разговаривают со мной так, как мне нужно. Люди со Станции только мешают мне. Теперь вы нарушили закон. Я сумею закрыть вашу Станцию. 

- Может быть, - сказал Ларри без интереса, - Но тебе это не поможет. Ты думаешь, что люди в правительстве сделают все, что тебе нужно. Но я показал тебе, что ты не получаешь половины информации, содержащейся в разговоре. Ты не знаешь настоящих чувств этих людей. Это значит, что они могут внезапно начать делать не то, чего ты ждешь, а ты не будешь знать, когда. Люди в правительстве особенно чувствительны к той части коммуникации, которой ты совсем не слышишь... 

- Я знаю эти ваши чувства, - перебил дракон, - Они простые, на них легко влиять. Это всегда или страх, или жадность. Остальное не имеет значения. 

- Посмотрим, - сказал Ларри, и отвернулся. 

- Что ты хочешь сказать? – потребовал дракон, - Если тебе есть что сказать, скажи это. 

- Я уже сказал, - отозвался Ларри, - Ты не слышишь этого. Я уже говорил. 

- Скажи еще раз, но по-другому. Всякое явление можно объяснить, если оно реально. 

- Пожалуйста. У языка есть первый уровень, когда слова называют предметы, а логика связывает их. Но дальше есть второй уровень, когда те же слова используются метафорически, и обозначают ситуации, состояния, предметы и факты ментального мира. Язык умеет выражать их, но этот язык складывается между людьми, и чтобы понимать его... 

Дракон захохотал, закидывая голову, неожиданно, хриплым смехом, который отозвался резким эхом между близких каменных стен, забился в них... 

- Ты говоришь о вашей так называемой душе. Вы думаете, что ваша социальность и ваша коммуникация дают это вам. Вы ошибаетесь... Неважно. Так или иначе, эта ваша душа – не реальный объект, или процесс. Вы пытаетесь регистрировать ее, и все никак не можете. Потому что это внутренняя иллюзия вашего так называемого сознания. Мне тут нечего знать. Это фантом. Как форма органического материала, вы организованы примитивно, но внутри у вас происходит очень много всего. Так вам кажется. Снаружи это не видно, и это никому не интересно, кроме вас. 

- Мы этим живем, - сказал Ларри, - И, кстати, никого не хотим заинтересовать. Для нас наш внутренний мир – такой же реальный, как и внешний. 

- Вот в этом ты прав, - сказал дракон, 

- Потому что ваш внешний мир – такая же ваша иллюзия, как и внутренний. 

- Приятно узнать это от тебя, - сказал Ларри, - Как же это? 

- Я объясню, - сказал дракон охотно, - Вы так устроены, что не можете иметь доступа к внешнему миру. Это ваши так называемые философы кое-как поняли. Внешний мир для вас – это ваш опыт общения с ним, как вида, представленный для вас опять в том же вашем внутреннем мире. Но дело в том, что никто не может узнать, как вы это видите там внутри. Это какой-то особый формат. Вы это называете законами природы. Раздел знания об этих законах вы называете физикой. 

- Ну, хорошо, - сказал Ларри, - Так что из этого? 

- А вот что, - сказал дракон, - Таких законов у природы нет. Вы все еще носитесь с законами Ньютона. Но ведь это только эмпирические правила, отдаленные следствия реальных процессов. Вы понятия не имеете о настоящих силах природы, вы их не чувствуете. Мы воспринимаем настоящие силы непосредственно. Вы думаете, что живете в трех измерениях. Отчего ваш опыт такой? Оттого, что это молекулы ваши навязывают вам мир трехмерных процессов. Но мир на самом деле совершенно другой. Мы живем в полных одиннадцати измерениях, потому что наш материал – чистая энергия. Вы строите фантастическую картину мира, чтобы объяснить себе свой опыт. Это получилось с вами потому, что вы выросли из косной материи, из органики. Вы вышли такими из воображения вашего демиурга; это он устроил так, что эта косная материя сложилась в планеты, и в конце концов – в органические молекулы. Это его фантазии... 

- Да, я слышал эту теорию, - сказал Ларри, и зевнул. 

- Это не теория, - возразил дракон, - Он один из нас, из самых старших, может быть последний из них. Мы – от звезд, он – от первичного хаоса. Он работал с миром до того, как появились мы. Он позволил первичной энергии собраться в косную материю, в молекулы. Из-за этого у звезд появились планеты. Из-за этого мы теперь должны иметь дело с органическими и полу-органическими расами. Если бы не он, мир был бы только наш. 

- Ты его видел? 

- Мне не нужно его видеть. Ты бы не увидел меня, если бы я не принял формы, которую ты можешь воспринимать. Он не принимает формы. Но мы чувствуем его и без этого. 

- Вот видишь, даже у вас есть мифология, - рассмеялся Ларри, - Вам тоже нужно найти, кто виноват в ваших проблемах.  Вы находите это в своих чувствах. Это по-человечески. Мы все время этим занимаемся. 

- Ты хочешь сказать, что история нашего народа, то, на чем стоит вся наша жизнь – это только наше воображение?! Как у вас?! – прогремел дракон. 

- Нет, нет, успокойся. Я знаю, что у вас нет воображения. И чувств тоже, так что можешь не трудиться с гневом. Одно из двух – или наш внутренний мир тоже реален для тебя, или ты не можешь ожидать, что мы поверим в твои чувства. 

- Но ты разговариваешь со мной, как будто приписываешь их мне, - сказал дракон. 

- Я уже говорил тебе, что я лгу, - ответил Ларри, - Я предупредил тебя с самого начала, не правда ли? У тебя не может быть ко мне претензий.

                                                                          * 

- Правильно Лепрехон чувствует, - бормотал Ларри, сидя спиной к стене темной камеры, - У ”Волшебника страны Оз” за экраном прятался средних лет толстяк... А разговаривал – дракон. Потому что он знает, что на нас это действует... Но он не понимает, почему мы к дракону относимся почтительно, а над толстяком смеемся... Он не умеет играть... Что из этого следует?... Что следует?...

                                                                          * 

- Ну, что же, - сказал старец в белых одеждах, - Вернемся к нашему разговору... 

Генри не ответил ничего. 

- Тебе, наверное, сказали, что я могу принимать разные формы, - сказал старец почти ласково, - Любые формы, собственно говоря... И что обманывать меня бесполезно... Нет, это не сказали? Это упущение... Я вижу, что ты боишься меня. Это значит, что ты или слышал обо мне раньше, или, может быть, видел меня... Или таких, как я. Это интересная загадка. Ты молод. Ты не был здесь раньше, иначе тебе нечего было бы бояться. Я не сделал здесь ничего такого, чего можно было бояться... У тебя определенно есть какой-то опыт. Ты ведешь себя не так, как все остальные. Но единственное место, где ты мог встретить таких, как я... Нет, если даже ты был там, ты не мог ничего запомнить. Сколько тебе лет? Пятнадцать? Восемнадцать? 

- Девятнадцать, - сказал Генри. 

- Да? Это значит... Это значит, ты еще на родился тогда, правильно? Чего же ты боишься? Когда ты начал что-то понимать, все уже давно кончилось... Тебе рассказали, правильно? Но здесь все знают эту историю, и никто, поверь мне, не придает ей большого значения. Ну, воевали какие-то инопланетяне с кем-то. Ну, ничего от них не осталось... Но твоих-то людей там не было, они не воевали, не несли потерь. Почему же ты боишься? Ладно... Мне сейчас некогда, но я вернусь, и мы с тобой разберемся в твоей истории. Я покажу тебе картины той войны, и ты мне скажешь, какие из них тебя пугают. Мы разберемся. Подумай пока, вспомни. Я приду, и ты мне расскажешь. Нам некуда торопиться.

                                                                     * 

- Теперь с тобой, - сказал дракон, - Ты водил своего товарища на насыпь, хотя вас предупреждали против этого многократно. Ты хотел показать ему планету, которая видна оттуда. Больше там нечего делать. Зачем? 

- Он не был здесь ни разу. Ему нужно знать. 

Дрю потянулся к рюкзаку, расстегнул его, развязал тесемку, растянул отверстие, порылся, достал бутылку с газировкой, скрутил пробку, стал пить. Потом поставил бутылку рядом с собой, рюкзак оставил открытым. 

- Зачем ему знать? 

- Чтобы он был готов, и не боялся. 

- Ты думаешь, он должен бояться? Потому что ты сам боишься? Ты знаешь, зачем там нужна эта планета? 

- Нет, мне это не интересно... 

Дрю снова приложился к газировке, попытался переменить позицию. Ему было неудобно на твердом плоском полу, но не мог пристроить ноги, они скользили и разъезжались. 

- Знаешь, почему ты боишься? – спросил дракон почти вкрадчиво, - Это потому, что ты не уверен, где здесь реальность, а где видимость. Тебе хочется видеть мир устойчивым, надежным... Но ты подозреваешь, что он может оказаться совсем другим; и ты не хочешь этого знать. 

Дракон сделал паузу, вздохнул. 

- Знаешь, что я тебе скажу? Ты правильно подозреваешь. Мир на самом деле совсем не такой, каким ты привык его видеть. И здесь, на моей территории, ты иногда видишь его почти настоящим. Например, эта планета за насыпью... Это ведь обычная Луна. Она только чуть-чуть увеличена, приближена, и видна под необычным углом; это для того, чтобы я мог быстрее добраться туда, к вашим энергетическим установкам. Пространство там искажено, поэтому она так выглядит, и поэтому вам опасно туда ходить. Или звезды... Вы видите только небольшую часть полной картины. Но я могу показать тебе. Посмотри, как выглядит звездное небо на самом деле – если убрать эту башню, которой здесь, может быть, и нет совсем. Смотри! 

Потолок растворился в темноте, исчезла половина стен, все накрыло сверху ночное небо. Но оно не было таким, как всегда. Звезды заполняли его почти целиком; они были яркие, разноцветные... Их фон больше не был ровным черным бархатом, он стал светлее, и в нем обозначилась глубина; там крутились розоватые вихри, голубоватые облака в неизмеримой дали... И звезды двигались! То одна, то другая начинала вдруг перемещаться, медленно, как во сне. Иногда что-то катастрофическое происходило там, в глубине, звезда медленно распадалась, рассыпалась фейерверком на меньшие, и они улетали в пространство... Небо было чужое, непонятное, нечеловеческое... 

Дрю опустил голову, закрыл глаза, но картина не уходила, как будто веки стали прозрачными. Он мотал головой, капли пота выступили на лбу, дыхние участилось... 

- Бесполезно закрывать глаза, - проскрипел дракон, - Ты видишь не глазами; я могу показывать тебе это долгие часы... Или ты можешь сказать мне, что готов разговаривать со мной... 

- Я готов, - проговорил Дрю сквозь одышку. 

- Вот и хорошо, - сказал дракон, и в камере стало светлее; потолок опять становился непрозрачным, стены приобретали твердость, - У меня есть для тебя время, мы здесь одни, и тебе не нужно ничего показывать своим товарищам. Давай спокойно разберемся с нашими делами... 

Теперь видно, что это, вообще-то, уже и не дракон; голос тот же, но он уменьшился, удлиннился, голова съежилась, и вместо величественного зверя теперь какая-то пронырливая тварь, скользкая, блестящая, что-то знакомое в облике и движениях, но слишком большая... И глаза не зрячие, блестящие, отсвечивают, в них ничего не видно, не к кому обращаться. 

- Так что у вас случилось у моста? Почему вам понадобилось распылить этого игреца? Что он сказал такого, что заслужил распыления? И что это за прибор, которым вы это сделали? Почему он у вас был с собой, как будто вы готовились к этому? Раньше вы не брали с собой таких приборов... 

Тварь переступала с ноги на ногу, и от этого казалось, что она подвигается то вперед, то назад, как будто готовится побежать. Она ждала. 

- Ты уже все это слышал, - выговорил Дрю, - Я тебе говорил. Игрец вымогал плату за информацию. Я распылил его, чтобы прекратить это. Он нарушал закон, ты это знаешь. Он снова потянулся к газировке. 

- Неправда, - сказала тварь, голос у нее стал выше, резче, - Мотивы были другие. Какие? Можно предложить несколько. Но лучше бы ты сказал сам. Тебе не нравится мой вид. Я вижу это. Давай попробуем помочь тебе сказать правду. Смотри, какой ты неповоротливый... Сколько можно есть... Ты даже не сможешь уйти, убежать. Ты даже встать не сможешь... Тварь стала придвигаться ближе, переливаясь вдоль тела блестящими сегментами. 

- Мне не нужно уходить, - сказал Дрю, голос у него дрожал и срывался, - Я бы мог дать тебе по голове, но у тебя нет головы, это одна иллюзия, через тебя все проходит, это только трехмерное изображение. 

- Хорошо, - сказала тварь, - Почему же тогда ты чувствуешь мои прикосновения? Посмотри, ты вспотел, ты говорить не можешь; это все воображение? Передние сегменты поднялись в воздух, тонкие, мягкие на вид конечности протянулись к плечу, к руке. Дрю зажмурил глаза, отвернул лицо. Бутылка, которую он сжимал в руке, смялась, пластик скрипел и щелкал на изгибах. 

- Я слышу то, чего нет, - хрипел Дрю, - Ты умеешь это делать. Ничего этого нет. 

Тварь засмеялась, странным, нечеловеческим смехом. 

- Какая тебе разница! Ты слышишь, как к тебе прикасается что-то. На самом деле или нет - вы не знаете разницы. Все, что я с тобой делаю, для тебя реально. Ты будешь отвечать, или мне влезть тебе на голову?! 

- Так тебя! – взревел Дрю, - Я его распылил потому, что я вас ненавижу, всех. Всех бы распылил, если бы мог. Когда ваше отродье здесь появилось, наша жизнь кончилась!... 

Он оттолкнулся спиной от стены, запустил обе руки в рюкзак и потащил что-то. Тварь отпрянула назад. Вещи посыпались на пол, он дергал и дергал, и вытащил граммофон... 

- Вот этот прибор, - крикнул он, - Сейчас мы узнаем, как он на тебя действует! Красный огонь зажегся, как и там, у моста, раздалось завывание генератора. 

- Индукционный генератор?! – прошипела тварь, взбежала по дальней стене, замерла там, - Эти приборы запрещены на моей территории! 

- Так тебя, - хрипел Дрю, - Взлетишь сейчас у меня со всеми своими запретами. А что ты сделаешь? На, отбери у меня его, отбери! Вырви из рук!... Заставь его почувствовать, что ты его тянешь! Как меня... 

- Этот прибор не достаточно мощный, чтобы причинить мне вред, - сказала тварь из дальнего угла камеры, - Но зато я теперь могу сделать с тобой, что захочу. Ты атаковал Посланника. Ты теперь вне закона. Станция тебя не станет защищать... 

- Может быть, он тебя и не убьет, - бормотал Дрю, крутил ручки прибора, - Может быть... Но уж иллюзии твои поганые развалит, это точно. Уже я от них избавлюсь, наконец. Ну, что ты не идешь ближе?! Не хочешь со мной играть?! Он ударил ладонью по кнопке. Тварь прижалась к стене около выхода, изображение ее заколебалось, части тела начали расплываться, таять, особенно по краям. 

- Ничего, ничего, - раздался голос из середины изображения, - Ты долго не продержишься. Я обойду тебя через измерения, пошлю охрану, они до тебя доберутся... Они телесные... Они тебя сожрут... Тебе конец... Это все, что ты можешь со своим прибором... И только здесь... Я уйду, и ты не сможешь за мной последовать. Ты заперт в этой камере. Тут они тебя и прикончат. 

- Посмотрим, - бормотал Дрю; он потянулся, достал из кармана рюкзака металлический циллиндр, вставил одним концом в граммофон, и повернул. Тварь повернулась на месте, и выскочила в коридор. Вслед ей ударил с воем шар света, пронзительно белый в середине, синеватый по краям. Дрю покачнулся, уронил тело на руки. Лицо у него было в крови. Он пополз на четвереньках к выходу из камеры. Граммофон с приставкой он подтягивал к себе за лямку, как паралитик табуретку. Он дополз до открытого конца камеры, поднялся на коленях, привалился плечом к стене; сначала протянул руку в сторону выхода, кончики пальцев, потом всю целиком, потом высунулся сам, голова и плечи... 

- Эй! – закричал он, что было силы, - Кто меня слышит! Ларри! Генри! Лепрехон! Камеры открылись! Я ударил его импульсом! Все сюда! Слышите меня? С трудом он поднялся на ноги, вздернул лямку граммофона на плечо, выбрался в коридор, побрел, опирясь рукой и плечом на стену, с остановками и передышками. Кровь сочилась у него из ноздрей, он утирал ее рукавом и брел дальше по коридору. Ничего нельзя было узнать из обстановки, какой они видели ее раньше. Помещения уменьшились в размерах, света стало меньше, исчезла вся роскошь, которая только что  была на каждом шагу. Он открывал двери, передвигался из одного помещения в другое наугад. Он искал выход наружу.

                                                                          * 

Старец появился в камере молча. Что-то было не так в его движениях, как будто части тела двигались отдельно одна о другой; голова не совсем совмещалась с хламидой на плечах... 

- Идем со мной, - сказал старец, - Поднимайся. 

- Куда? – сказал Генри. 

- Если хочешь остаться в живых, - сказал старец строго и отчетливо, - Держись около меня и не задавай вопросов. Ты расскажешь мне по дороге все, что я хочу знать о тебе. 

Генри смотрел на него, не двигался с места. 

- А сейчас, - сказал старец, - Я покажу тебе, что  будет, если ты не будешь выполнять в точности мои приказания. 

Генри вскрикнул, схватился за голову. Слезы полились из плотно зажмуреных глаз. 

- Понятно? – спросил старец, - Теперь вставай. Иди за мной. 

Они вышли из камеры, и пошли по коридорам, старец в белом впереди, Генри на два шага сзади, спотыкаясь в темноте, хватаясь за стены. 

- Не отставай. Теперь я буду спрашивать, а ты отвечать. За каждую ложь будешь получать такой же удар, или еще сильнее. Я говорил тебе, что я знаю, когда вы говорите неправду. Я на самом деле знаю. Хочешь сначала проверить? 

- Нет... 

- Тогда начнем. Думай над ответами. Они должны быть точными. Ты был в системе, которую вы зовете Севен-Элевен? Да или нет? Не медли, ты пожалеешь! Да или нет? 

- Да! 

- Что ты там делал? 

- Я там был с родителями. 

- Когда? Генри промедлил с ответом, и вскрикнул, как от удара. 

- Двадцать лет назад! – крикнул он сквозь слезы. 

- Ты сказал, тебе сейчас девятнадцать? 

- Да. 

- Так ты родился там? 

- Да. 

- Во время войны? 

- Да. 

- Где твои родители? 

- Они погибли. 

- Они участвовали в боевых действиях? 

- Нет, - и новый вскрик, - Я не знаю точно! Они не были военными; они не должны были участвовать! 

- Я знаю, что там не было ваших военных. Чем они занимались? 

- Они оба были биологами. Они что-то изучали в той системе. Началась война. Они попали в зону военных действий... 

- Как же ты родился? Если до войны – ты должен был погибнуть с ними. Если после – то они к тому времени должны были уже погибнуть. 

- Я не знаю. Меня передавали из рук в руки, но я не знаю, кто меня нашел первым. 

- Да, да, - сказал старец, - Это могло быть... Новорожденный мог быть в отдельной камере, в изолированном контейнере... На самообеспечении, долгое время после... Особенно если они были из этих сектантов, которые занимались теми био-механическими существами... У них было оборудование для этого... Да, да, у них была база на Севен-Элевен... У всех там была база... Там весь мусор собрался... 

Старец остановился, повернулся к Генри. 

- Теперь слушай меня. Сейчас мы выйдем во двор башни. Что бы там ни происходило, ты будешь находиться около меня. Если ты попытаешься отойти, ты погибнешь. Ты мне нужен только если ты будешь рядом со мной. Тогда они не посмеют нападать. Мы должны попасть к энергетическим установкам на Луне. Мы пойдем за насыпь. Ты там был. 

- Но там некуда идти! 

- Что ты понимаешь! Иди рядом и молчи. И помни – шаг в сторону, и тебе конец. Видишь эту дверь в конце коридора? Она открывается во двор. Мне двери не нужны. Но ты должен быть со мной. Мы оба идем через эту дверь. Видишь ее? 

- Вижу. 

- Тогда толкай! 

                                                          12. Битва 

Иван выглянул из-за двери сарая, того самого, где прятался игрец, пока Дрю не распылил его в нарушение конвенций. Вокруг была ночь; небо затянуто дымкой, звезд не видно. 

- Мы на месте, - сказал Иван в свое радио, - Тебе видно здесь что-нибудь интересное? 

- Около вас – ничего не происходит, - сказал био-мех, - Но вообще - здесь все интересно... 

- Черри, - позвал Иван, - Тебе можно выходить... 

Ветхое строение зашаталось от толчков изнутри. Черри выбиралась на площадку перед сараем, где дорога шла мимо старого шлагбаума. Маска с длинным хоботом делала ее похожей на дракона. 

- Здесь очень низкая влажность, - она поворачивалась на месте, как перед вылетом из улья, осматривала окрестности, крылья трепетали, готовые развернуться и унести ее. - И что-то не так с магнитными линиями, - добавила она, - Они все идут и идут, как будто... Как будто эта земля плоская... 

- Это не магнитные линии, - сказал био-мех, - Это гравитация... Или геометрия. Расстояния искажены... Поэтому и линии так тянутся. 

- Как искажены? В каком направлении? 

- Сейчас, - сказал биомех, - Да, вот так... Он как будто добавил расстояние в сторону башни, слои спресованного пространства... До нее будет гораздо дальше, если двигаться по прямой... 

- Они делали это у нас на подходе к установкам. Я помню; летишь, и никак не долететь... А там сенсоры... 

- Да, это оно. Можно, как тогда, зигзагами, или еще лучше... Совсем сбоку; если облетать по окружности, не по диаметру, все должно быть как обычно... По земле там нет другой дороги, он растянул эту; он расчитывал только на тех, кто приближается на обычном транспорте. Он не ждал тебя, там нет сенсоров. 

- Он делает это для патруля, - сказал Иван, - Для удаления от Станции. Они ехали на автобусе. Где они сейчас? 

- Автобус стоит около башни, - ответил био-мех, - Я никого там не вижу. Наверное, они уже внутри. Но... 

- Что? 

- Там такой хаос... Одни аномалии внутри, все перекручено... Но самая большая – к югу от башни и от вас, за насыпью. Там что-то серьезное устроено, мне отсюда не видно, оно внутри спрятано... 

- Хорошо, - сказала Черри, - Я отправляюсь. Иван остается здесь, как договорились, на случай, если придется отступить. Тогда я вернусь сюда. Здесь самый близкий к башне вход в его коридоры. Что происходит в башне? 

- Сейчас ничего. Если что-то и было, оно уже закончилось. 

- Но сам-то он там? 

- Несомненно. 

- Ладно. Ближе к башне я его тоже должна почувствовать... И крылья зазвенели в ночном воздухе.  

                                                                   *                                                 

Ларри услышал... Это было похоже на крик, отдаленный, неразборчивый. Чей голос? Нельзя понять. Но что-то случилось где-то в башне... Что-то, может быть, изменилось. Кроме них, тут никого нет. Не должно быть... 

Он встал, подошел к выходу из камеры. Осторожно протянул руку. Ничего. Высунулся, выглянул за стену. И увидел темный коридор. Камера открылась! А раз у него, то, может быть, и у всех. Что-то на самом деле случилось. Дрю, пришло ему в голову. Кто же еще. У него граммофон. Но граммофон не действует на Посланника, все это знают... Что еще могло его заставить открыть камеры?... 

Он бежал по темным коридорам; не узнавал ничего из мест, где они были сегодня. Он бежал, и толкал, дергал все двери, какие попадались. Нет, нет, ничего похожего. Это совершенно другие коридоры, низкие, скучные... И двери все закрыты. Давно, это видно по ним. Как будто это настоящие коридоры и двери, сказал он себе... Настоящие? Значит, не только камеры открылись, но и иллюзии упали? Кто-то сумел по-настоящему добраться до господина Посланника? Неужели? Кто?... Нужно выбраться отсюда, наружу, во двор, нужно увидеть, что происходит. Это не может продолжаться долго, все вернется. Надо успеть... 

А что можно сделать, пока есть возможность? 

Коридоры поворачивали, иногда было совсем темно, иногда тусклые лампы попадались на пути. Он не следил за поворотами. Неважно, с какой стороны, лишь бы выйти наружу. 

Он не умеет играть, твердил он, не умеет играть. Это можно использовать... И эта логика, везде логика... Он не понимает наших хитростей, они ему кажутся ошибками, глупостью, нашим несовершенством. Он умеет воздействовать на чувства, потому что выучил самые простые – чего мы боимся, чего хотим, на что нас можно купить... Он знает, где ложь, потому что человек выдает ее - но не воображение, выдумки; ему недоступна литература, тем более - поэзия. Он знает, что мы иррациональны внутри, но не понимает нелогичных поступков, он ищет объяснение, на это уходит время, а объяснения нет... Это тупик для него... Как в тот раз, когда я сказал... Хорошо, хорошо! Как  это использовать? 

И вдруг – пыльные окошки в стене коридора. Он бросился к одному, выглянул – блики от фонарей, какой-то закоулок заднего двора, стена, лестницы. Можно ли будет отсюда попасть еще куда-нибудь? Там посмотрим... Вот дверь. Закрыто. И еще, целые ворота, и маленькая дверка сбоку... Ну, слава богу, наконец! 

Дверь громко лязгнула позади, эхом отозвался пустой двор; он не успел придержать ее... Стена башни, свалка железа, подпорная стена, проезд между ней и закруглением башни. Это где-то сбоку или позади. Облака на небе, высоко. И вдруг – на темном небе темный силуэт, очень большой, очень быстрый... Он отпрянул, прижался спиной к стене башни. Снова силуэт, еще ближе, вираж в проеме между построек, молниеносный бросок... Огромное насекомое на краю стены... Но голова... Драконья? Это сам Посланник? Охрана его?! 

- Не двигайся, - сказал голос. Кошмарный выговор, но можно понять, - Ты не Посланник, я их чувствую. Кто ты? Быстрее! 

                                                                    * 

Лепрехон очнулся от тяжелого сна; поднял голову, оглядел пустое помещение, в котором он сидел на полу на какой-то мешковине, спиной к стене, руки на коленях. Хорошо еще стена не холодная... 

- Как это я... – вопрос повис в воздухе на полуслове, потому что невдалеке раздался крик. Кричал Дрю, и кричал что-то несусветное, кажется, он еще во сне начал это слышать - про взрывы, про камеры, про то, как он кого-то ударил... В баре, что ли, подрался с кем-то?... 

И тут оно пришло к нему, все целиком, от дракона и до его собственных криков, требований одеяла, телефона, и бог знает чего еще. Это он его усыпил, чтобы рот ему заткнуть! Не иначе. Лепрехон вскочил. 

- Дрю, - крикнул он, - Держись! Я иду! Где ты?! 

Он выбежал в коридор, но не мог сообразить, откуда шел крик, и куда надо бежать. Да, он ведь пытался выйти из камеры раньше, и почему-то оказывался в ней снова и снова... Но камера больше не удерживала его; он бежал по коридору, кричал, взывал снова и снова в темноту: 

- Дрю! Где ты?! Отзовись! Я иду! 

Он толкал какие-то двери, попадал в другие коридоры, и снова бежал. Никто не откликался, было тихо, как в кошмаре, но Дрю был где-то здесь, близко, он ведь только что слышал его. 

- Это все твои происки, - бормотал он на ходу, - Инопланетная твоя задница... 

Дверь вдруг распахнулась от толчка, и он вылетел прямо на площадку перед башней. Светили прожектора; небо было беззвездное, но дождь кончился, только лужи посреди двора напоминали о нем. И его автобус стоял, прямо перед ним, тихий, темный... 

Лепрехон подбежал, рапахнул дверь, взобрался на сиденье, повернул ключ, нажал кнопку стартера. Мотор под ногами чихнул, дернулся, стартер взвыл сильнее, и вот затарахтело, затряслось, все громче, громче, до звона, до дребезга стекол. 

- Чего ты на газ-то жмешь, как ненормальный? - сказал он сам себе неожиданно спокойно. И засмеялся. Он оглядел двор с высоты своего сиденья. Двор был пуст, никого и ничего. 

- Вот это я больше всего ненавижу, - пробормотал Лепрехон, убирая ручной тормоз, включая скорость, - Куда ехать? Ненавижу быть одному здесь, во дворе этом. Где все?! Он включил все фары, сколько их было, верхние, боковые, задние. Опустил стекло. 

- Где все?! – проорал он сквозь шум мотора, - Куда ты их спрятал? Куда подевал? Я тебе тут сейчас!... Все разнесу!... 

Двор был не очень большой, он сделал круг по его краю, но не увидел ничего, что можно бы было столкнуть, разнести, сломать. Тогда он потянул за шнур сигнала, не бибикалка какая-то, а настоящий, пневматический. Он гудел и гудел, кричал что-то в открытое окно, сам не слышал, что кричит, и делал круги по двору, один, другой... 

На третьем круге из-за поворота башни вышел Дрю, встал, цепляясь за стену, растерзаный, на лице кровь, в руках граммофон... 

- А-а-а! – закричал Лепрехон, как будто гол забили в телевизоре, бросил гудок, затормозил и открыл двери. 

Дрю оттолкнулся спиной от стены, привалился к проему автобусной двери. Он плохо двигался, хватался свободной рукой за створку, пытался подняться, но ноги его не держали. Лепрехон выскочил ему навстречу в салон, вцепился, потащил наверх. 

- К насыпи, Лепрехон, к насыпи, - шептал Дрю ему в ухо, - Он туда его повел... Я видел... Он на Луну уходит... За ним... Поехали... 

Кое-как они взобрались на первую ступеньку, и Дрю повалился на колени, но не выпускал граммофона. Лепрехон метнулся к рулю. 

- На Луну, так на Луну, сейчас, сейчас!... А есть ли там дорога-то?! – крикнул он в отчаянии. 

- Держись к югу от башни, - прохрипел Дрю, - Что найдешь... Надо его догнать... Добить надо... Дверь закрылась, автобус рванул к выезду со двора.

                                                                * 

- Так ты из патруля, который приехал на том автобусе? – голос было трудно определить, и еще этот выговор... 

- Да, из патруля, - сказал Ларри. Что это еще за новый монстр, как с ним разговаривать? Не слишком много чудес для одной ночи?... Только что поговорил с одним драконом в башне, теперь с другим во дворе... Чувствует Посланников? Подобное к подобному... Неужели они уже собираются здесь?... 

- Хорошо, - сказал монстр, - Ты из патруля. А где остальные? 

Ларри оглянулся на дверь, из которой вышел, как будто ожидал, что остальные сейчас тоже покажутся. 

- Я теряю время здесь с тобой, - сказал монстр нетерпеливо, - А там что-то происходит. Мне нужно решить, что с тобой делать. Если ты работаешь на Посланника, тебя надо нейтрализовать. Если ты на самом деле из патруля, ты мне будешь нужен. Я не ждала встречи с патрулем... Тут что-то не так... Проще будет нейтрализовать тебя... 

Говорит о себе в женском роде! Это не второй Посланник. Они не говорят о себе в женском роде. У них нет пола... А кто тогда?!... Она не понимает, что я не могу с ней говорить открыто, потому что не знаю, кто она, черт ее побери! И сразу – нейтрализовать. 

- La belle dame sans merci, - пробормотал Ларри. 

- Что ты говоришь? – не поняла дама-дракон, - Подожди секунду, я не могу с двумя сразу... Да? Что ты говоришь? Автобус? Ладно, мы разберемся на месте. 

- Патруль попал в плен, вот в чем дело, - сказала она, - Посланник передал на Станцию, совсем недавно, что держит их всех у себя в башне. За какие-то преступления. С чего бы тебе быть снаружи? Но мне говорят, что ситуация переменилась. Водитель автобуса тоже вышел. 

- Лепрехон вышел?! С кем ты еще разговариваешь? 

- Это био-мех. Он на орбите; ему оттуда виднее... Подожди, я переведу его на внешний... 

- ...завел автобус, едет по двору, - раздался другой голос, уже с нормальным выговором, и Ларри понял, что перед ним не дракон, а существо в маске, с переговорным устройством. Поэтому и лицо у дракона было такое странное, неподвижное... 

- Био-мехам запрещено посещение этой системы, - сказал Ларри, - И я не представляю себе, кто ты... Но если это плохо для Посланника – добро пожаловать вам обоим! Дама-дракон сделала несколько быстрых поворотов вокруг себя. Мелкие камешки полетели во все стороны. Невдалеке, из-за поворота башни, раздалось настойчивое, нескончаемое гудение автобуса... 

- Посланника надо еще сначала найти, - сказала она, - Я возьму тебя с собой, мы разберемся по дороге. Отойди от стены и повернись, мне надо тебя подхватить. 

- Но... 

- Я не выроню тебя. Не надо за меня держаться, мне это мешает. Если боишься высоты, закрой глаза. 

И это было как полет на вертолете... Если ты висишь на нем снаружи... Черное небо вокруг... Трепетание, нет, гудение крыльев... И ты как будто сжат когтистой лапой... Орла?... 

- Я еще никогда... – дух у него захватило, - Никогда не путешествовал так! Кто же ты?! 

- Слышал когда-нибудь про пчелиный народ? 

- О, да! Совсем недавно! 

Он кричал, чтобы она могла его услышать. Башня под ним наклонилась набок, и уплыла вниз. Оп, сказал желудок, или что-то еще глубже за ним. 

- Недавно?! От кого?! 

- От мальчика, который был с нами в патруле. 

- Еще один вышел из башни, - сказал био-мех, - Автобус его подбирает... 

- Интересно... Мальчик?... Но это потом. Слушай. 

- Посланник сейчас впереди вас, - сказал био-мех, - Он выглядит старцем, одетым в белое. Он движется в сторону насыпи; с ним кто-то еще. Наверное, кто-то из ваших. Совсем мальчик. Он заставляет его бежать. 

- Это тот мальчик, от которого я слышал... 

- Нам нужно их разъединить, - сказала она, - Иначе мы не сможем атаковать. Поэтому он его и держит около себя. Мы летим не очень быстро, из-за темноты, но мы все равно нагоняем. А вот автобус, видишь?... Когда мы будем там, Посланника нужно... как это... удивить. Он плохо понимает все необычное. Оно ему очень мешает. Подумай... Я высажу тебя незаметно. Скажи ему что угодно, что-нибудь совсем глупое... Он не понимает игры. Это его задержит. 

- Откуда ты это знаешь?! - сказал Ларри.

                                                                     * 

Дорога за башней, действительно, была. Они выехали обратно вверх по спирали, за старые рельсы, и почти сразу увидели за кустами ответвление; гравий был насыпан не так давно, выровнен на скорую руку – кучи лежали на обочинах, трава только начала прорастать на них. Дорога шла в сторону насыпи. 

- Тут недалеко должно быть, - Дрю дышал тяжело, размазывал кровь по лицу, - Не больше километра. Не потащил бы он его далеко пешком... 

- Про кого ты все время говоришь? 

- Генри... Кто больше боится, того он и взял. 

- От кого он убегает-то?! 

- От меня, - сказал Дрю. 

- От тебя?! Чего ему бояться? Граммофон его не берет, все знают! 

- А вот это видишь? – Дрю вертел в руках небольшой циллиндрик, прилаживал к граммофону. 

- Что это у тебя? 

- Это приставочка, которая импульс усиливает. Я хотел по-другому, но он меня припер. Когда я его этим ударил, камеры открылись. А ты думал, он нас так выпустил? Вот он теперь и убегает. 

- Откуда это у тебя? 

- Ребята мне сделали, в военных мастерских, - ухмыльнулся Дрю, - Такими приставочками на Юпитере в шахтах породу размягчают... Может, и этого мало бы было. Но он мне сказал, что он Луну приблизил. Тут я и понял! Значит, и мощность должна быть больше, понимаешь? Граммофон от Луны питается, от установок... 

Навстречу все больше попадалось вскрытых, разломанных ящиков, упаковок от оборудования на обочинах, пустых платформ. Проехать по дороге становилось все труднее. 

- Зачем здесь все это?! – кипятился Лепрехон, - Что за строительство он тут затеял? 

Катушка толстого черного кабеля стояла прямо посреди дороги. Лепрехон попытался ее объехать, и не смог. Остановился... 

- Что ты хочешь? – крикнул Дрю, - Руками толкать? У нас нет времени. Толкай корпусом! 

- Так ведь, сломаем автобус – вообще никуда не доедем... 

- Лепрехон, так тебя, забудь ты про безопасность. Толкай! Я пешком за ним не дойду. Видишь, у него тут какие-то дела затеяны. Он недаром Луну приблизил. Поэтому он сюда и кинулся. Он что-то с установками хочет сделать. 

- Луну? – переспросил Лепрехон, - Приблизил? Как это? 

- Ну, я же тебе говорил! Откуда я знаю, как! Как он все расстояния меняет?... Нам надо его поймать, пока он до установок не добрался... 

- Ладно, понял, - сказал Лепрехон, - Держись. Пробьюсь еще, сколько смогу. 

Автобус взревел, ударил боком в катушку, со скрипом отодвинул ее вбок прямо по гравию, и пошел по дороге дальше, расталкивая пустые тележки, подскакивая на разбросаных материалах. Две-три фары вышли из строя от ударов... Они не заметили, как из темноты на них надвинулся бок платформы с вертикальными ребрами на цепях. Автобус ударился передним углом, ветровое стекло треснуло и посыпалось, внутрь автобуса, и наружу... 

- Ах, ты!, - взвыл Лепрехон. Но мотор не заглох, работал. 

- Ничего, ничего! - крикнул Дрю, - Так даже и лучше. Не отсвечивает... 

Он столкнул локтями остатки стекла, выглянул наружу. 

- Еще немного! Там можно проехать вперед. 

Лепрехон отер пот со лба, сдал назад, объехал платформу; автобус снова рванул вперед, и вдруг выехал на открытое место, на верхний край склона. Круг огромной, невероятно близкой планеты поднялся перед ними из-за горизонта, автобус наклонился носом, и встал. Склон весь был залит мертвым бледным светом, он шел вниз, вниз, в никуда, в черный провал, как будто край земли был там, а за ним – обрыв, провал. В провале мерцали звезды. 

По склону, на середине его, две фигуры быстро двигались наискосок и вниз. 

- Вон он, Генри! – крикнул Лепрехон, дернул за шнур гудка, 

- Не видит нас, что ли? А этот, с ним, в белом – это наш Посланник, думаешь? Больше уже не дракон? 

И тут еще одна фигура выскочила из темноты на гребень насыпи и помчалась вниз по склону наперерез тем. 

- Ларри, - сказал Дрю, - Он-то как здесь?... 

Ларри размахивал руками, и кричал на бегу. 

- Подожди! Подожди! Я так торопился, чтобы тебя догнать! Постой! У меня для тебя телеграмма от правительства, только что прибыл курьер! Важные новости! Совершенно секретно! 

- Ну вот, - сказал Лепрехон, - Что это он? Надо мной все смеялся, а теперь сам что ли умом тронулся? 

- Неважно, - сказал Дрю, - Давай вниз. Мне отсюда его не достать. 

- Вниз? – переспросил Лепрехон, - Ты что, тоже рехнулся? Там нет низа, не видишь?

                                                                * 

- Что тут у него творится? – спросила Черри, - Что это за планета такого размера, что за представление с краем земли? Мы видели карты, там все не так... У нас есть полминуты; сориентируй меня... 

Она стояла на гребне насыпи, в тени деревьев у дороги, выглядывала из-за платформы, груженой оборудованием. 

- Это Луна, - сказал био-мех, - Ты говоришь, большая? Значит, он что-то с ней сделал, с углами, с расстояниями, как обычно... И еще там есть одна гравитационная аномалия, у него что-то в нее завернуто, мне сверху не видно. Если бы вы там могли встряхнуть его как следует, чтобы он потерял контроль... 

- Судя по грузам здесь на дороге, тут строили что-то. Значит, это и спрятано от наблюдения. А зачем ему Луна так близко? Короткая дорога к установкам? 

- Нет, нет, - сказал био-мех, - Не дорога. Для него это разница небольшая. Скорее канал управления, может быть? По плану он собирался к установкам сам, завтра-послезавтра... Ему там все приготовили. 

- А на самом деле он хочет сделать все прямо отсюда? Короткий канал – меньше помех, меньшей мощности оборудование нужно... Значит, это оборудование тут и есть... А край земли – это чтобы пугать, чтобы не ходили, не смотрели... 

- Ты узнаешь точно, когда спустишься вниз. 

- Вниз? Их там и так уже много внизу. Я не хочу торопиться. Пока он меня не видит, у меня преимущество. Но он мне нужен один. А у него там заложник. Зачем ему вообще заложник? Чего ему бояться? От кого он бежит? Для меня это очень не во-время. Если я буду атаковать, я не смогу помочь заложнику; придется им пожертвовать... 

- Нет. Теперь уже пора сказать тебе. Этот заложник... Он принадлежит к твоему народу. 

- Что?! Это же человек! 

- Да, человек. Помнишь того мальчика, которого вам передали перед войной? В капсуле... Родители у него погибли во время первой атаки на метрополию... Помнишь? 

- Конечно, я его помню. Я помню всех. Он родился у нас, и был с нами первые годы. Потом мы вернули его, с тех пор я его не видела. Мне не говорили, что он может быть здесь! 

- Они не были уверены... 

- Я иду. Но я еще разберусь с вами! Она закрутилась на месте, взлетела, резким виражом развернулась и ринулась вниз вдоль склона. 

- Смотри! – крикнул Дрю, - Еще один дракон! Или тот - второй, а это наш... Давай вниз, Лепрехон! Если это еще один Посланник - им там конец. У нас здесь все наше оружие!... 

- А там нам тоже конец! Ты видишь там край! Там некуда ехать! Мы оттуда прямо на Луну свалимся! Я туда не поеду! 

- Это иллюзия, Лепрехон, ты же знаешь! Это все обман. Я там был сегодня. Нет там края! Страшно тебе? Мне тоже страшно. Закрой глаза! Нам надо до них доехать, край там или не край. А дальше я не знаю, что будет! Так тебя! Давай, жми! 

- Погибаю за свободу! – заорал Лепрехон не своим голосом; автобус тронулся, и поехал вниз по склону, быстрее, быстрее. 

- На них целься! – кричал Дрю, 

- Точнее держи, прямо на них!...

                                                                * 

- Телеграмма... – бормотал старец, - Телеграмма... Сообщение, переданное по проводам. Почему по проводам? Куда? Курьер принес?... Со Станции? Как? Это неправильно... Невозможно... 

Черри упала на склон прямо перед ним, замерла, сложила крылья. Генри стоял даже не рядом со старцем, а занимал половину его тела. Он был напряжен и испуган. Старец повернулся к Черри. Голова у него не совсем совпадала с телом, темный зазор зиял между ними, но старцу это не мешало. 

- Не шевелись, - прошипел он, и Генри весь сжался, - Мы уже на месте. Осталось только завернуть за край... Телеграмма подождет... 

Черри осмотрелась. Ларри остановился, присел за куст и старался быть незаметным. С вершины склона с лязгом и дребезгом, рассыпая осколки стекла, скатывался автобус в сиянии оставшихся фар. В нескольких шагах открывалась во все стороны огромная бездна, пустота, полная звезд; половину ее занимала висящая там Луна, выпуклая, бело-желтая с одного края, мутно-бурая, красноватая с другого. Кратеры отчетливо выступали на ее поверхности. 

- Посланник, - прошипела Черри; защелкали челюсти под маской. 

- И ты здесь? - сказал старец, - Ты напрасно пришла. Что ты мне сделаешь? Жужелица... 

- Ты! - сказала Черри, - Мальчик! Говорят, ты связан с моим народом? Тогда отзовись. 

- Молчи, - сказал старец, и Генри вскрикнул от боли. 

- Молчи, - повторила Черри, - Мой народ отвечает мне без слов, ты знаешь, как... Так... Так... Генри?!! 

- Мама, - сказал Генри, - Мамочка... 

Ларри поднялся на ноги... Автобус приближался, визжали тормоза... 

- Вылет, Генри! - сказала Черри, - Азимут 72 градуса 34 минуты! В укрытие! Опасность! 

- Не двигайся, - сказал старец, - Или ты погибнешь! Одновременно он вытянул руку в сторону автобуса... 

Дрю завопил, схватился за голову, граммофон выпал у него из рук... 

Генри сделал шаг, другой, споткнулся, выпрямился, пошел быстрее, побежал... 

И тогда мать пчелиного народа закричала.

                                                                * 

Старец замер. Глаза у него остекленели. 

Дрю очнулся, встряхнул головой, снова схватил граммофон. Насадка на нем пульсировала голубым. Лепрехон кричал неразборчиво, вцепившись в руль, упираясь всем телом в педаль тормоза; глаза выпучены, рот разинут, лицо безумное... 

Генри упал на землю рядом с Черри, забрался под нее, свернулся в клубок. Черри замолчала. Стало тихо, как будто разом выключили Ниагарский водопад. Посланник смотрел на Дрю сквозь окно автобуса, который уже нависал над ним. 

- Нет, - сказал он, - Это бессмысленно для тебя... Протеины мозга... Коагуляция... 

- Так тебя! - сказал Дрю и ударил по красной кнопке. Автобус промчался сквозь Посланника, готовый сорваться с края в бездну, улететь в нее, растаять в бесконечной черноте... 

Старец закрутился на месте, как дервиш; клочья слетали с него и опадали вокруг в темноте. Он то становился больше, то съеживался, свет начал проходить сквозь него, как через дым, и на этом дымном фоне появлялись и исчезали образы, конструкции, картины – слишком быстро, чтобы их можно было рассмотреть... 

- Джинн, - пробормотал Ларри, - Разрушает и строит дворцы... 

Бездна стала мутнеть, как будто мост материализовался над ней. Проступили нечеткие контуры большой платформы... Автобус катился по ней, все медленнее, встал у дальнего края... Постройки, фермы, мачты, распорки выступили тут и там; горизонт начал определяться, подниматься из бездны – призрачно-серые холмы, покрытые невзрачным кустарником... 

Луна удалялась стремительно, до головокружения, как выпущенная из пращи, казалось, что это земля бежит назад, и хотелось ухватиться за что-то устойчивое; ореол появился вокруг нее, сжался в линии – нет, не круги, а гиперболы, четыре, по числу стран света, как будто пространство вывернули наизнанку... 

Ларри бежал к автобусу, подбежал, стал рвать дверь, стучать в нее кулаками, ладонями... 

Лепрехон очнулся, дверь открылась. Ларри подхватил Дрю, опустил на землю около автобуса. Дрю не двигался; глаза были открыты, но в них не было выражения. Лепрехон выбрался из кабины, подошел, опустился на колени. Подошел Генри, встал рядом. Так они и стояли вокруг, а ладшафт определялся все больше - обычный пустырь, заросли, какие бывают на пустырях; небо на северо-западе стало чуть светлее, зеленоватый оттенок появился около земли. Земля была холодной и неприветливой; зябкая сырость, ветер... И неподвижное тело посередине.

                                                                * 

Но видно, еще не все произошло этой ночью, что должно было произойти. Еще что-то оставалось в сценарии. Гул раздался в недрах темного неба, стал сильнее, и вдруг грохот вырвался из-за горизонта, прямо над головами пронеслось что-то, обрушилось запоздалыми звуковыми волнами, как пролетают только военные самолеты. И, чтобы достойно завершить эту демонстрацию силы, полыхнуло небо за башней, озарилось, огненый шар поднялся там, и опал... И еще... И еще... И больше ничего, только сизые хвосты дыма, как будто флотилия плыла где-то там, вдоль горизонта. 

- Зачистка пошла, - сказал био-мех, и непонятно было, одобряет он это, или нет, - Бомбят загон с этими зверями, которые у него охраной занимаются. 

- И теперь будет эвакуация, - прибавил он, - К вам целая эскадра летит... 

Вертолеты приземлялись один за другим, на платформу, на дорогу, на пустыри. Чтобы забрать людей, хватило одного, да еще один подхватил автобус. Остальные высаживали войска; они рассыпались по окрестностям, прочесывали кусты, занимали башню, демонтировали оборудование на платформе. 

Черри исчезла до того, как показались первые вертолеты.

                                              13.  Как мы это сделали? 

Военный джип остановился около конторы, младший чин выскочил, молодой, подтянутый, энергичный. Зашел в контору, через пять минут вышел вместе с Начальником. Чин вскочил за руль, Начальник отправился через дорогу в мастерские. 

Автобус с мятыми, поцарапанными боками, выбитыми стеклами, без колес, стоял осями на деревянных подпорках. Ларри сидел на табуретке, сложив руки на коленях. Было тихо, только радио мурлыкало музыку в другом конце помещения. 

- Где Лепрехон? – спросил Начальник. - Пошел за инструментом, - отозвался Ларри, - Я ему говорил, чтобы он отдыхал, завтра будет бригада. Не хочет. 

- Мне надо уехать ненадолго, - сказал Начальник, - Военные хотят встретиться, в Башне. Им там спокойнее. Они за мостом всю зону оцепили. Водителя за мной прислали. Побудь за меня в конторе, ладно? Отвечай на звонки, а если что важное, запиши. Я через час-два вернусь. 

- Ладно, - сказал Ларри, поднялся с табуретки, - Только Лепрехона дождусь. 

Начальник кивнул, вышел во двор, сел в джип. Поехали. 

- Ну, дела! – тараторил младший чин, - Только что Посланник в Башне сидел, а теперь у нас там штаб... 

- Прямо в Башне? - Нет, конечно, не в самой, неудобно там, и эксперты в ней работают. Рядом на поляне палатку поставили. Уже домики щитовые собирают. Думаю, там теперь база будет. Там работы на несколько месяцев. А главное, что хорошо – никто туда сунуться не может; военная зона... 

Джип несся по дороге, пыль завивалась за ним... Около моста встретили первый пост; дальше они попадались через каждый километр, пешие и на машинах. Отряды передвигались по местности; над головой трещали вертолеты... 

- Войска нагнали – не меньше дивизии! – восторгался чин, - Одной охраны сколько! 

- Да, я вижу. А остальные кто? Которые между кустами ездят. Это инженерные, что ли? 

- Ага! У него тут столько чудес разных. Изучают... 

Обманываешь ты меня, мальчик, подумал Начальник. Больше похоже на спецназ. И вертолеты-то, вон, все с ракетами, полный комплект... Не зря они сюда убрались. Видно, в армии еще не все утряслось, или не все рода войск довольны. У них свои интриги... 

- Странная дорога, - поделился чин, - Едешь, едешь, а как будто все на месте. На вид колометра два-три будет, а занимает больше часа. Ну, вы-то, наверное, привыкли... 

- Я по этой дороге первый раз еду, - сказал Начальник, - И в Башне я никогда не был. Только ребята в патруле.

                                                                                    * 

Офицер, который приезжал накануне с инспекцией, встретил его около палатки прямо напротив Башни, возле ржавых железнодорожных путей. По бокам палатки стояли пусковые установки зенитных ракет, по две батареи с каждой стороны, на тягачах, блоки ячеек смотрят в небо. 

- Да, - сказал офицер, кивнул на ракеты, - Пока не поздравляйте. Еще пару дней, тогда понятнее будет. 

- Телевизор все еще музыку передает, - сказал Начальник, - Радио тоже, кроме погоды. 

- Пресса не определилась, - сказал офицер, - Но ничего, мы их собрали, показали материалы. Всю операцию. Кто первый определится, тот их и получит. Эксклюзивно... 

Он засмеялся. 

- А тогда уже и все остальные... Сейчас еще недели две людям нечего будет делать, только телевизор смотреть... Правительства нет. Военные коменданты на месте решают все вопросы. Как в Японии когда-то. Переговоры идут... Мы подготовили целую серию материалов. От начала контактов с Посланником, кто был за что, кто что говорил... Чем все кончилось... И так до самых последних минут. 

- Кто последние-то снимал? 

- Био-мех. Цены ему нет. Пока мы это даже сказать не можем... Пойдемте, поговорим. Офицер пошел не в палатку, а в сторону от нее, и от башни, свернул на гравийную дорогу. Начальник шел за ним. 

- Здесь все и было, - сказал офицер рассеяно, - Здесь Посланник убегал. Ваш автобус тоже здесь ехал... Я хочу вас спросить... Мы военная разведка; мы думали, мы все знаем. А когда заняли правительственные офисы, начали разбираться в документах... Там уже давно своя жизнь шла. Люди знали, что они делают. Это нельзя публиковать. Если бы один-два изменника, знакомые имена, осудили, наказали, начали все сначала. Но проблема не в этом, правительство полагалось на советников... А вот средний слой чиновников, специалисты, лоббисты... Их всех не накажешь, их тысячи. Они просто работали на тех, кто платил. Все так делали. Те, кто были против, теряли места. Жаловаться некуда, пресса этим не интересовалась, у нее были свои сценарии... На кого вы работали? Я понимаю, что у нас интерес был общий. И что с Посланником – это все вашими руками сделано; мы бы с ним не справились, наше дело – правительство поменять, с армией объясниться, с прессой. Но мы, наконец, увидели все документы по вашей Станции, собранные из всех департаментов. Я думаю, никто их не читал все вместе. От кого вы, например, получаете финансирование? 

- Я думал, от вас, - сказал Начальник. 

- От кого от нас? 

- От армии... Разве нет? Я имел дело с комиссией по Контакту, там и армия была, и ученые, но чаще всего с военными... 

- Нет. Бюджет шел не от армии. Казначейство получало сметы от комиссии, комиссия от исполнителей проектов, по вашему представлению, исполнители получали задания от комиссии, и так по кругу. Если бы армия выделяла деньги из своего бюджета, она бы проводила экспертизу проектов, но этого не было, все проекты распределялись частями между исполнителями, никто не видел целого. 

- Интересно, - сказал Начальник. 

- Да, - согласился офицер, - Видно, что у Посланника был враг. Он использовал Станцию в своих планах, он вас финансировал, потому что знал то, что мы только сейчас узнали. А именно, что Станция не контролировалась правительством, и имела контакты, о которых правительство не знало. Те же био-мехи... 

- Био-мехи сами нашли нас. Через Ивана. Он был знаком со многими из того проекта. 

- Правильно. Но био-мехи вас не финансировали. Поймите меня. Мы привыкли знать, кто на нашей стороне, и кто нет. Мы до сих пор хорошо работали вместе. Эта работа, кажется, завершается успешно... 

- Что же вас смущает? 

- За Станцией видна какая-то сила. Мы не знаем ее целей. Сегодня мы вместе, завтра может быть наоборот. Мы не можем планировать, имея рядом силу неопределеной мощности и неизвестных целей. Она может оказаться хуже Посланника. 

Начальник вздохнул. 

- Мы живем с такими силами все время. Везувий начинает извергаться, и вы ничего не можете этому противопоставить. Хотя до этого тысячу лет у вас с ним все было хорошо, вы выращивали виноград на склонах, целые области жили с этого. Может быть, и нет никакой силы, а это просто эффект от общей работы способных людей, у которых общая цель? А они даже могут не знать друг о друге. 

- И финансирование тоже? 

- Бухгалтерское жонглирование? Кто-то в казначействе? 

- Я такого не видел. Обычно за серьезным эффектом всегда стоит серьезная сила и хорошее планирование. 

- Ну вот вы говорите, вчера мы достигли хорошего эффекта. Какая сила за этим стояла? Я имею в виду, как конкретно был нанесен ущерб Посланнику, что именно вывело его из строя? Помните, мы не могли этого найти в материалах био-меха о войне на Севен-Элевен. Теперь вы знаете? 

- Мы анализируем... 

- То есть не знаете? Опять, как и тогда... Если бы знали, вы бы уже построили оружие... 

- Каждого из воздействий по отдельности не достаточно. Он их легко отбивает. Что-то в сочетании, в выборе времени, в наложении действий... 

- Я и говорю – общая работа, коллективный эффект. Иногда он бывает неожиданно большим. Когда люди друг друга понимают с полуслова... 

- Я подумаю над этим, - сказал офицер, посмотрел на Начальника сбоку, 

- Вы полагаете, эта система и дальше сможет работать? 

- Почему же нет, - сказал Начальник, - Конечно, сможет. Если не мешать ей устраиваться самой... Естественным образом... Где сейчас Посланник? Что с ним происходит? 

- Он на орбите. Био-мех согласился задержаться и обследовать его. Мы дали ему несколько геофизических челноков с командами. Они его как-то подвесили между собой. Пока мы можем сказать только, что он поврежден... Не телесные повреждения; у него нет тела, и это все не так, как у людей... Но он не способен перемещаться самостоятельно. Это скорее распад функций, как кома. Сейчас очень хорошее время, чтобы узнать что-нибудь о его устройстве. Пригодилось бы сверх всякой меры... Как ваш человек... Дрю? 

- Без сознания; пытаются определить, есть ли повреждения, и какие. Пока трудно сказать. Он использовал какой-то самодельный импульсный усилитель... 

- Да, мы тоже хотели бы понять, как он это применял, чтобы лучше оценить воздействие. Есть только один свидетель, который был рядом, и способен что-то рассказать. Нам надо еще раз поговорить с ним. Все новые вопросы приходят в голову. Теперь еще про мать пчелиного народа. Он с ней имел дело... 

- Почему вам не поговорить с ней самой? 

- Она избегает этого. Мы не хотим нажимать. Она торопится вернуться домой; едва согласилась подождать, пока био-мех составит план обследования Посланника. Или надежного удержания... Он повезет ее обратно. Она говорит, ей нечего рассказать. У нее свои тайны... Офицер вздохнул. 

- Я пошлю с вами двух человек. На машине через зону очень долго добираться, больше часа. Если двигаться вокруг нее, получается гораздо быстрее. Но тогда нужно лететь. Я вам дам вертолет.

                                                                * 

Ларри сидел на своей табуретке посередине ремонтной мастерской. Около него, на двух автобусных колесах, положенных друг на друга, устроился Лепрехон с кофейной кружкой. Напротив, на раскладных стульях, два военных в пятнистой форме без знаков различия; один с диктофоном в руке, другой с лаптопом на коленях. 

- Ну, я же объясняю, - говорил Лепрехон; отхлебывал из кружки, смотрел на гостей исподлобья, - Сам по себе граммофон ему ничего не делает, но эта приставочка... Она аж вся светилась голубым, а как он на кнопку нажал, из нее вылетело такое круглое, как молния шаровая... 

- Что за приставочка, где он ее взял? - Он сказал, ему ребята сделали, в военных мастерских. Такими на Сатурне в шахтах породу размягчают. Ему по знакомству дали. 

- Сатурн – газовая планета, - сказал Ларри без азарта, - Там шахт нету. 

- А, может, и на Юпитере, - сказл Лепрехон, пожал плечами, - Я точно не помню. 

- Вы-то сами ее видели, приставочку эту? - спросил у Ларри один из военных. 

- Не знаю, - сказал Ларри, - Они мимо меня проехали. Там что-то светилось голубым, и это все. Потом автобус был между мной и Посланником. Когда я Дрю из автобуса вытаскивал, граммофона на нем не было, наверное, он внутри остался. Больше я его вообще не видел. 

- Правильно, - сказал военный, - Когда вертолет забрал автобус, прибор нашли там, но без всяких приставок. Что вы об этом думаете? 

- Если вы на меня намекаете, - вскинулся Лепрехон, - То я ее не брал. Мне не до нее было. Я думал, я сейчас вместе с автобусом на Луну свалюсь, прямо в яму, где звезды... Его передернуло. - Я хотел выпрыгнуть. Если бы не Дрю, я бы выпрыгнул. Я из-за него остался. А внизу оказалось, что никакой ямы не было. После того, как Дрю его распылил, там все сразу по-настоящему и показалось. Вот дураком бы я получился, если бы выпрыгнул!... 

- Кто еще был с вами там, внизу? До того, как прилетел вертолет? Ларри переглянулся с Лепрехоном. 

- Генри еще подошел, - сказал Лепрехон неуверенно, - Кроме нас четверых там вообще никого не было, верно? Посланник не мог ничего взять; он уже весь в расстройстве был, и вообще, он и до того не мог... Да может, она выпала где... 

Военный крякнул. 

- Пчелиная мать не подходила? 

- Нет! Она после того сразу убралась, я и не заметил, когда. 

- Что она вообще делала? 

- У вас же есть съемки, вы сказали, - напомнил Ларри. 

- Съемки сфокусированы на самом важном. Они не отслеживают всех участников. 

- Сейчас, дайте подумать, - Ларри закрыл глаза, положил руку на лоб, - Когда она меня высадила, я пошел вниз, а она осталась наверху, около автобуса. Так? 

- Мы ее не видели, - сказал Лепрехон, - Только когда она сама полетела туда вниз. Мы думали, это еще один Посланник на помощь первому. Тогда мы и поехали. Я не хотел. Дрю меня заставил. 

- Что она делала внизу? - Они там разговаривали о чем-то, - сказал Лепрехон, - Потом она как закричит! У меня в атобусе уши заложило, а там и мотор, и все... 

- И Генри пошел, - сказал Ларри, открыл глаза, посмотрел на военных. 

- Пошел? – переспросил военный с диктофоном, - Но ведь Посланник его держал чем-то при себе... 

- Да, он умеет воздействовать... Болевой шок, если не выполняешь команду. Я не знаю, почему он пошел. Как будто этот крик как-то мешал Посланнику. 

- Нет, - сказал Лепрехон, - Было наоборот. Как Генри отошел, она и закричала. А когда перестала, он очнулся. Мы уже совсем рядом были. Тут Дрю его и ударил. 

- А вы ничего не почувствовали? 

- Не-ет, - удивился Лепрехон, - А правда, почему? 

- Ты в кабине был как за экраном, там железо со всех сторон, - сказал Ларри, - Когда Дрю разрядил граммофон, я думал, на тебя это тоже подействовало. Я до тебя не мог докричаться, чтобы ты дверь открыл; я думал, ты без сознания или что-нибудь такое, из-за удара... 

- Не, я просто не знал, жив я еще или уже нет. Я тебя уже потом услышал, тогда и открыл. 

- Ну, хорошо, - сказал военный с диктофоном, - Почему же он позволил себя ударить этим разрядом, если он может блокировать человека болевым шоком? 

- Так он и блокировал! – Лепрехон поставил кружку на пол, чтобы не мешала жестикулировать, - Дрю сначала граммофон выронил, за голову схватился. Но тут она закричала... 

- Одну секунду, - заволновался военный с компьютером, - Я так понял, что она кричала, чтобы освободить этого мальчика, Генри. 

- Нет, нет, - сказал Ларри, - Получается, что мальчик раньше пошел... А она кричала... Чтобы Дрю мог ударить? 

- Правильно, - подтвердил Лепрехон, - Как она закричала, Дрю опять за граммофон схватился. Посланник уже прямо перед нами был. Дрю из окна с граммофоном выставился, приготовился на кнопку жать. И тут тихо стало. Я знаю потому, что Посланник сказал, я хорошо слышал... Ты, говорит, не можешь это делать, потому что, это... загуляция мозгов. И тут он ему ка-ак даст! 

Военные переглянулись. 

- Значит, он видел, что человек собирается ударить его импульсом? И он мог вывести его из строя, но не стал, а вместо этого попытался его предупредить?... 

- Это трудно понять, - сказал Ларри, - Но он так устроен. Человек, который готов пожертвовать собой, ставит его в тупик, он не может понять, что человеком движет – ведь человек не сможет получить никакой выгоды от этой жертвы. Он думает, человек делает ошибку из-за незнания, или неправильно понимает ситуацию. Он пытался в последнюю секунду объяснить ему, что рисковать нет смысла... Последний шанс его остановить... Он не понимал, что происходит. Не мог себе объяснить. Для него это было нереально. Такие ситуации его замедляют. Я сам в тот день делал такое же с ним. Пчелиная мать мне подсказала. 

- Вот как? Она это знала? Нам надо в этом разобраться... Как же ей все-таки удалось освободить заложника? 

- Я не знаю, - сказал Ларри, - Только она может объяснить. У мальчика какие-то отношения с пчелиным народом. Вы, наверное, знаете историю... Они были в системе Севен-Элевен, когда там началось, его родители и он. Он еще тогда не родился. Его мать боялась, что не сможет выносить его сама. Родители биологи... Они поместили его в контейнер... Это тогда было последнее слово технологии, да и сейчас еще... Когда родители погибли, контейнер передали тем, кто мог о нем позаботиться. Вся Метрополия погибала. Было единственное место, где Посланники не появлялись -  система, отданая пчелиному народу для колонизации. Там он и родился. Только они знают про него все. Мать пчелиного народа одна производит на свет их всех, и всех защищает. Она лучше всех и знает... Всем бы нам такую мать... 

Военные молчали. Лепрехон вернулся к своей кружке. Ларри сидел на табуретке, смотрел перед собой. 

- Ну, хорошо, – сказал военный с диктофоном, - Что мы видим в этой истории? Что сильный электромагнитный импульс может действовать на Посланника разрушительно. Мы не знаем, необратимо это, или он может восстановиться сам... Все бы хорошо, но к нему с этим импульсом никак не подобраться... И мы видим, что есть вещи, от которых он теряет контроль над ситуацией. Тогда можно подойти на расстояние удара импульса. Эти вещи трудно определить, но они связаны... Как бы это сказать, с чем? 

- С разницей в биологической природе его противников и его самого, - сказал Ларри, - Иначе говоря, с мистикой жизни. 

- Что-то в эту сторону, - сказал военный, - Как же мы можем это использовать? На будущее?... 

Пауза повисла. Лепрехон пил кофе, второй военный стучал на компьютере. Ларри вздохнул. 

- Нам повезло, - сказал он, -  Мы сумели отбиться. Потому что мы собрали вместе все, что работало против Посланников на Севен-Элевен. Мы даже не знаем, как работало. И еще - конфликт с Посланниками становится главной проблемой систем, где есть органическая жизнь... Как только они доходят до работающего термояда. Новости распространяются... Все захотят иметь тот же набор средств защиты, который помог нам... Пчелиный народ выглядит самым успешным... К ним Посланники даже во время войны не совались. Не удивлюсь, если у них вдруг скоро окажется очень много друзей... 

Военные снова переглянулись. 

- Вы хотите сказать, что у них есть какие-то секреты, и что их начнут приглашать как... Как охрану от Посланников? Или будут пытаться узнать их секрет? Купить? Украсть?... 

- Как вы украдете или купите чужую биологическую природу? Никак. А если у вас есть такой секрет, станете вы его объяснять? Чтобы ваши враги узнали и нашли от него защиту? 

- Наверное, нет. 

- Конечно, нет. И они не станут летать по всей вселенной и воевать с Посланниками. Это не реально. Пчелиный народ живет семьями; они всегда вместе. Это не то, что у нас – собралась группа, и поехали куда-то. Их мать перемещается легче, потому что она на особом положении. Но чего стоило уговорить ее приехать к нам... Если бы не этот мальчик, она бы не поехала. 

- На Севен-Элевен им дали места для колонизации, - сказал военный, - И эти колонии остались целыми, а метрополия погибла. Вы хотите сказать, что нам надо пригласить их жить здесь? 

- Я думаю, они сейчас начнут получать такие предложения... У нас есть преимущество – мы уже работали вместе, и у нас есть человек, который родился среди пчелиного народа, может быть, даже унаследовал его секрет... 

- Унаследовал?! Как он мог от них унаследовать? Это другая раса!... 

- А вы проверяли? Как им удалось вырастить человека? Они же другая раса!... Обошлись они там совсем без вмешательства своей техники? По-моему, это было бы чудо... 

- Интересно, - сказал военный с диктофоном, - И вы думаете, что у нас такая нужда в защите, что нам надо их приглашать жить с нами? Посланника-то мы обезвредили... Ларри поморщился на это ”мы”. 

- А если завтра появятся еще десять? 

- Зачем? У этого был интерес к установкам, чтобы сделать из них инкубатор. Мы уже размонтировали те три, а другие им не годятся, они не смогут с ними работать. 

- Мы уже один раз переделали установки так, чтобы они им годились. А если их появится много, и они возьмут нас всех в заложники, как этого мальчика Генри? И велят нам переделать все установки под их инкубаторы? Как мы будем с ними бороться? У нас ведь нет уже даже той приставочки, которой Дрю распылил нашего господина Посланника. Мы даже не знаем, как она была устроена. 

- Думаете, нам нужно поговорить с пчелиной матерью? Еще раз попробовать? 

- Может быть... Пока она еще здесь. 

- Что мы можем ей предложить? Наша система не подходит для пчелиного народа. Только Земля; но здесь нет свободного места... 

- От Посланника осталось много места. Ему дали здесь небольшой участок, а он сумел его раздвинуть до невероятных размеров. Био-мех сможет разобраться, как это сделано. Там можно было бы устроить изолированную экологическую нишу. Мы видели, что одна пчелиная Мать может справиться с Посланником. А представьте себе, что могут сделать несколько десятков Стражей... 

- А кстати, - сказал военный, - Почему на Севен-Элевен пчелиный народ не защищал метрополию? И жили вместе, и колонию им дали, все как вы говорите... 

- На Севен-Элевен метрополия не хотела воевать... Наше правительство тоже не хотело. Если бы у нас не было таких, как Дрю, если бы армия не решилась вмешаться, нам бы и пчелиный народ не помог. Не стал бы помогать. 

- Спасибо за интересный разговор, - сказал военный, и оба они поднялись, собрали свои стулья, оборудование, обменялись рупокожатиями, отправились к выходу из сарая. Снаружи застрекотал вертолет, взвыли винты, и звук унесся над крышей в сторону от Станции. 

- Думаешь, это Генри снял приставочку, - ухмыльнулся Лепрехон, - И отнес своей маме? 

- Это-то понятно, - отозвался Ларри, - А вот кто ее Дрю принес и научил пользоваться? 

- Он расскажет, когда очнется, - сказал Лепрехон. 

- Дай ему бог, - сказал Ларри, - Но я не думаю, что это будет что-то простое. 

- Думаешь, мы его не знаем? Того, кто ее принес? Военные, похоже, не знают... 

Ларри усмехнулся. 

- Может быть, наша Станция не одна здесь...

                                                 * 

- Значит, вы меня все-таки разыграли, - сказала Черри. 

- Разыграли? – переспросил био-мех рассеяно. 

Он поддерживал связь с челноками, пересматривал массы данных, искал в них признаки – возвращается ли Посланник к жизни, что у него повреждено, какими были структуры до повреждения, что с ними сделали первый и второй импульсы... Первое время он был занят выше головы, потом напряжение стало спадать. Ничего неожиданного не происходило. Собственно, вообще ничего не происходило. Пациент скорее мертв, чем жив, сказал он, наверное, можно не так торопиться. И начал понемногу разговаривать... 

- Конечно, разыграли, - сказала она, - Мне сказали, что здесь есть кто-то из моего народа. И больше ничего. Я даже не подумала про мальчика. Он относится к моему народу только условно. 

- Если бы тебе сказали все, ты бы, наверное, не пошла. Извини. Это была моя идея, немного тебя заинтриговать. 

- Не надо извиняться, - сказала она, - Я понимаю игру. Конечно, я бы не пошла. Моему народу я нужнее. 

- Я вижу, что ты не злишься, - сказал био-мех, - А почему? Ты что-то нашла в этой поездке полезное?... 

- Нет, не злюсь. Я бы тоже так сделала, если бы мне было надо во что бы то ни стало. Им было надо. Я вижу. Они не верили, что справятся сами. Они боялись. Ничего удивительного, после того, как они получили твои материалы, увидели, как целая система погибла... 

- Меня не было там во время войны, - сказал био-мех, - Я позже появился. Может быть потому, что мои материалы были неполные, они сделали вывод, что твой народ единственный не пострадал в этой войне, а ты была в ней главной ударной силой. 

- Это, конечно, преувеличение, - сказала она, - Воевали все колонии, разные расы. Огневиков разрушали каким-то воздействием, близким к их природе. Я не умею этого. Я больше думала о защите, чем о нападении. Я в основном охраняла границы нашей колонии. Здесь Посланник не был особенной проблемой. Но если местным было легче со мной, то и слава богу. 

Био-мех выслушал это молча, потом сказал: 

- Я наблюдал здесь всю битву от начала до конца. Разрушающее воздействие имеет один недостаток – чтобы его применить, нужно подойти к противнику на близкое расстояние. Никто из известных нам рас не может сделать это. Я не могу. Местные люди не могут. Ты одна можешь. Я не знаю, могут ли все из твоего народа, но ты можешь, я это видел. Твоя роль не такая скромная, как ты говоришь. 

Черри промолчала. 

- Потом этот твой знаменитый крик, - продолжал био-мех, - О нем истории ходят по всем системам. Считается, что от твоего крика огневики теряют голову. Сколько раз я уже слышал эти рассуждения – они не могут выносить иррационального, а этот крик пчелиной матери – квинтессенция всего иррационального, что есть у органической жизни. По-моему, это все легенды. 

- Что ты имеешь в виду? 

- Импульс действует на него, как пуля на тело. Фронт импульса разрушает его структуру, как посторонний предмет при столкновении разрушает живые ткани... Крик – это аккустика; сам по себе он не действует на его структуру. Ментально?... Не знаю. Чем  больше я думаю об этом, тем меньше это кажется правдоподобным. Я буду знать больше, когда мы сумеем продвинуться с анализом его структуры. Но пока что, для себя, я вижу это так: ты нас тоже разыгрываешь. Крики – это для нас. Мы хотим, чтобы было что-то такое, верим в это, легко. На самом деле ты его глушишь каким-то воздействием. Оно той же природы, что импульс, но действует оно иначе. Оно не разрушает ткани, оно... Сбивает ментальный процесс. Если импульс – как пуля, то это – как удар по голове мешком с песком. Результат – легкая контузия, дезориентация. Но когда воздействие прекращается, он восстанавливает ментальные функции почти сразу. После разрушительного импульса это было бы невозможно. 

- Не рассказывай этого никому. История с криком – хорошая, я ее никогда не отрицала. Не нужно, чтобы огневики понимали природу того, что на них действует. Даже приближались к пониманию. Тогда они научатся защищаться. 

- Я и не рассказываю, - сказал био-мех, - Здешние люди нам пока еще ничего хорошего не сделали. А когда сделают, им придется еще долго работать, чтобы иметь от нас такую лояльность, какую имеешь ты. И сказка про иррациональное начало, которое крик проектирует – мне тоже очень нравится. Все живое очень уважает все иррациональное... 

- Ага, - сказал Черри, - Главное, чтобы сами огневики верили. - Кочечно, - сказал био-мех, - И остается еще эта сцена с мальчиком. Ее-то все видели. Если крик и оглушает Посланника, то мальчик отошел от него, когда ты молчала. Он не делал этого, когда они шли к насыпи, видно было, как он реагирует на болевые удары. Потом ты встала напротив них, поговорила с мальчиком, и он пошел. Никакого крика при этом не было. Крик был потом, когда появилась возможность ударить импульсом. Вот тогда крик сработал. Я не знаю, кто еще это понял... Плюс, конечно, его идиотизм, неспособность понять самопожертвование. Там, где у людей – самая высокая драма, у него наступает ступор, остановка умственных процессов... Я даже подумал в этот раз - если его постоянно бомбардировать такими ситуациями, он может разладиться необратимо. Надо бы было это попробовать. Только как заставить его ждать... 

- Что это за пробел такой в его устройстве? – сказала Черри, - Ведь может же он осознать, что есть расы иррациональные по устройству, как-то привыкнуть к этому... 

- Может быть, и нет, - сказал био-мех, - Есть пределы адаптации. Люди плохо переносят, когда им показывают космические катаклизмы. Они не способны к этому адаптироваться. Все органические расы это плохо переносят. Он этим пользуется постоянно, когда ему надо деморализовать кого-то. Я думаю, дело в том, что раса огневиков появилась тогда, когда органической жизни не было даже в фантастических прогнозах. С ее структурой, ментальной в особенности. Посланник не имеет нашей ментальности. Он не интерпретирует реальность, он в ней живет непосредственно, хорошо чувствует физические процессы, понимает математику, логику. Он, по сути, мыслящая физическая субстанция. Но интерпретация, поиск смысла, метафоры, рефлексия – все это для него чужое. Это другой мир, он к нему никогда не сможет адаптироваться. Если бы у него были чувства, он бы этого боялся. Органические расы для него понятны только как автоматы со своими правилами и стимулами – голод там, физический комфорт и простые телесные удовольствия. Это его предел. Все остальное для него закрыто. 

- Вот и сидел бы у себя дома, - сказала Черри, - И не лез в наши органические дела. 

- Он так и будет делать, когда для него риск захвата наших энергетических установок будет выше, чем риск при размножении естественным путем. Наша задача – суметь поднять для него риск захвата установок как можно выше. Твой народ может быть ключем к этой задаче... 

- Потому я и здесь, - сказала Черри.

                                   14. Финал. Через месяц. Кто кого разыграл? 

- А, Ларри, - сказал Начальник, - Заходи. Есть новости. Ларри вошел, прикрыл за собой дверь, осмотрелся. На столе в углу комнаты сверкала тусклым металлом какая-то громоздкая машина. 

- Хорошие новости, – сказал он, - Что это? 

- Нет, - сказал Начальник, - Это просто кофейная машина, военные прислали. Задабривают. Хочешь попробовать? 

- Если вы сумеете... Это они с ней сейчас приезжали? 

- Да. И еще привезли бумаги на Генри, целый ящик, вон там... Они его выпускают, сегодня или завтра. Потом он сюда приедет. Нам надо будет с ним договориться, как он будет работать. Я думаю, Лепрехон с автобусом ему подойдет. Когда починят. Подумай, что из оборудования ему понадобится... Начальник выбрался из-за стола, начал нажимать кнопки на машине, поворачивать рукоятки. 

- Да, - сказал он, - Военное снабжение... - Дрю очень бы понравилось, - сказал Ларри, - Он все жаловался, что нет кофеварки в общей комнате. 

- Я был у него, - сказал Начальник; машина зашипела, - Пока без изменений... Они говорят, бывает, что восстанавливается, иногда на удивление... У них есть опыт – военные врачи, современная война... Хотят пока с метаболизмом его что-нибудь, как бонус. 

- Я не понимаю, - сказал Ларри, - Они что, дали ему эту приставку, чтобы он вот это сделал? Я про военных вообще. Они что, не знали, что с ним будет? 

- Нет, нет, - сказал Начальник, - Ему сказали, чтобы он, если сможет, оставил прибор около Посланника, а сам отошел подальше. Там на ней таймер есть. Когда био-мех привез граммофон, мы его испытали - так, чтобы Посланник видел. Они нам его в другой конструкции сделали, чтобы он не узнал, откуда привезли, на случай, если он тоже был на Севен-Элевен. Он так и не узнал, что био-мех у нас тогда побывал. А приставку ему не показывали; ее Дрю надежный человек передал незадолго до патруля под большим секретом – что, мол, если армия узнает, что он ее вынес, то ему конец. На самом деле эта приставка к ним от биомеха пришла, своими путями, и она расчитана не причинять вреда оператору даже и вблизи, по крайней мере на Севен-Элевен аборигенам метрополии, а они почти как мы. Но у Посланника расстояние до установок было настолько уменьшено, что мощность на прибор шла гораздо больше... Био-мех говорит, раза в два... Нет, никто не хотел его так использовать, боже упаси. Но ты знаешь Дрю. Он понимал, что опасно, но зато шансов больше... 

- Да, Лепрехон говорил, - Ларри вздохнул, - А что Генри? 

- Сейчас, - сказал Начальник, - Здесь непросто... Он открыл шкафчик, достал две кружки, поставил каждую под свой кран. - Тебе какой? Черный, молоко, сливки, капучино... Что хочешь! 

- Господи, - сказал Ларри, - Я не знаю... Кофе он и есть кофе... 

- Вот я тебе сделаю по вот этому рецепту, - Начальник надел очки, наклонился к машине, поводил пальцем по описаниям, выбрал, поставил рукоятку на цифру. Машина зашипела, начала цедить тонкой струйкой в обе кружки. 

Начальник спрятал очки в карман. 

- Генри, - сказал он, - Как они могли его держать после того, как договорились о передаче территории под колонию? Теперь они союзники, куда же... 

- А раньше они его шпионом считали, что ли? 

- Не то, чтобы шпионом. Просто хотели видеть, где он и что. Он же не в камере у них сидел, просто под надзором все время, и чтобы контактов не было... После того, как он приставочку прихватил, они поняли, что им чего-то не говорят. Готово... На, попробуй. Осторожно, горячо может быть. 

Ларри отхлебнул, подул, отхлебнул еще. 

- Хорошо... Я не очень в этом понимаю. Да, хорошо. Можно сахару еще? 

- Вот, - Начальник поставил на стол вазочку с маленькими пакетиками. Ларри начал разрывать их и сыпать в кружку; один, два, три... 

- Если у них оружейная технология на том же уровне, как кофейные машины... 

- Оружейная у них лучше, - сказал Начальник, - Они уже образцы испытывают. Как граммофон, только импульс мощнее; и они пробуют средства доставки без электроники: дирижабли, планеры, беспилотники... 

- Это все игрушки, - поморщился Ларри. - Конечно; но био-мех на том же полигоне проверяет свои устройства, а у него уже с примесью пчелиных хитростей... 

- Да? Она все-таки согласилась? 

- Только для био-меха; их еще несколько будет здесь скоро. Они хотят свой патруль сделать вокруг нашей системы. Потому что, не дай бог... 

- Да я не сомневаюсь, - сказал Ларри, - Что кто-нибудь из Посланников, конечно, придет посмотреть, что с нашим стало, и нельзя ли здесь поживиться чем-нибудь, что от него осталось. Они наверняка договорились после Севен-Элевен, кто где будет пастись. Как только он первый раз на контакт не выйдет... 

- Да, - сказал Начальник, - Они тоже так думают. Но она не соглашается армии говорить о себе ничего. Слишком много народа, кто-то передаст обязательно. 

- Война, секреты, - поморщился Ларри, - Я не пойму, почему им надо отбирать, это же риск, это плохая стратегия для вида, они не хищники. Им бы дали эти установки в их полное распоряжение... 

- Может быть, они еще не видели в этом риска,  и это не хищников стратегия, а рабовладельцев. Они бы ее скорректировали, в сторону меньших жертв, но теперь после всего, одна опция у всех для них – война. 

- Да, тут что-то не от логики, а от биологии. Не знаю. А что армия? У них теперь такой смысл существования появился. Даже не представляю, какие у них планы для себя. 

- Им пока хватает и того, что био-мех им дал параметры граммофона и приставки. Они про пчелиную технику не знают. Но для них достаточно пока чисто политических выгод от этой колонии. Пресса усвоила, наконец, что на Севен-Элевен единственные нетронутые места были вокруг пчелиных колоний. Для армии договор о колонии здесь – это гарантия нашей безопасности. Они на этом такой политический капитал себе делают, что им теперь переворот почти не вспоминают. Только самые твердолобые. И все, кто сомневался, к кому проявлять лояльность, теперь будут знать, что нужно выбрать... 

- Да, - сказал Ларри, - Я думаю, сейчас оппозиция начнет говорить, что они знали и раньше, участвовали, вели тайные переговоры, потому что понимали, что безопасность важнее буквы закона... 

- Что-нибудь придумают, - согласился Начальник, - Лет через пять в учебниках будет уже все хорошо. Главное, чтобы народ успокоился, что все в порядке. А ты заметил, что мода появилась уже на пчелок? Везде пчелки, куда ни посмотри – брошки, колечки, на плече такую штучку делают, это у них самый писк... 

- Да, - сказал Ларри, - Кто же все-таки кого перехитрил, мы пчелиную мать, или она нас? 

- Я тоже все думаю, - ухмыльнулся Начальник, - Она лучше нас понимала, какая роль у ее народа в этой войне складывается. Сделала вид, что ее уговорили сюда приехать, что она тут на всякий случай – био-меху помогает, с приставкой с этой... А на самом деле, она тоже свое оружие испытывала. Ей надо было еще раз себя проверить. 

- Да, она совершенно точно знала, как ей с Дрю согласоваться по ходам, и по времени. Посланник, видно, понял, когда уже поздно было. И про Генри она очень хорошо знала. 

- Это сто процентов, - сказал Начальник, - Прикидывалась, что не помнит его. У нее по-моему, такого не бывает. Она всех помнит, никогда не забывает. Что же это за загадка у пчелиного народа? Что ты думаешь? 

- Насчет того, как они на Посланников действуют? 

- Да. Не криком же, это понятно... Есть у них какая-то особенность; это эволюционное должно быть. 

- Я думаю, наверное, это что-то с их коммуникацией... У них ведь нет языка; то, что транслятор переводит, это не аккустика, это электрическая активность... Она ведь транслятор как шлем носит, а не как переговорное... Как в компьютерах - есть такой интерфейс – подумал о действии, и он его реализует. У них между собой коммуникация на той же основе, наверное. - То есть, они какими-то импульсами обмениваются? Как мы словами? 

- Да, как-то так. Ведь с Генри-то она сумела поговорить. Я думаю, он получил это от пчелиного народа, когда они его в инкубаторе выращивали... В контейнере, то есть. 

- Ты думаешь, он немножко пчела?! 

- Я не знаю. Может быть. Это нам даже не обязательно знать, если они не хотят говорить. Тут важнее, что они все – немножко как Посланник... Это, может быть, от того, что они умеют ориентироваться по магнитному полю. У них это очень давняя черта должна быть; из нее и коммуникация эта могла развиться. 

- То есть, они могут воздействовать... Как будто заговаривать его? Да? Волновой гипноз? 

- Что-то в этом роде. По-моему... Как будто он немного восприимчив к их коммуникации. Но не по содержанию, конечно. 

- Это интересно... Это могло бы сработать... И с этой иррациональностью, может быть, она и не зря там... Может быть, этот заговор на него так и действует поэтому... Цыгане с лошадьми так умели, говорят... Интересно. 

- Будем жить вместе, узнаем. 

- Вместе... – сказал Начальник, - Вместе только мы и будем, никого они больше к себе не пустят... 

- Это уже решено? Поэтому и Генри с нами остается? 

- Пока что так; военные так это себе видят. Территорию мы знаем, и мы уже все это делали - надзор, контакты... Правильно ты говоришь, что-то общее есть... Раньше тоже так было – Комиссия, общества научные, организации... А в патруле одни мы. Но теперь армия еще хочет взять на себя финансирование. А мы бы отчитывались регулярно. Но я думаю, нам ведь это не надо?... Пока не надо было... 

- Лучше, как раньше, - согласился Ларри, - Отчетность эта... А от кого оно было раньше? Кто дает, и не просит отчета? Начальник пожал плечами. 

- Тот, кто и так знает. И для кого деньги – не ценность.